Современный шведский детектив
Шрифт:
И вообще, о каком порядке можно говорить на такой службе…
К этому времени Мауритсон уже должен был вылететь из Стокгольма на юг — правда, не в Африку, но все же достаточно далеко, чтобы они могли работать без помех.
Все двери в этом доме были снабжены стандартными замками. Квартира Мауритсона не представляла исключения, и Колльберг в несколько минут справился с замком. Правда, дверь еще запиралась двумя цепочками и задвижкой, но только изнутри. Очевидно, хозяин опасался гостей поназойливее, чем простые побирушки и разносчики, от которых
Квартира состояла из трех комнат, кухни, прихожей, ванной и производила шикарное впечатление Обстановка довольно дорогая, правда, с налетом безвкусицы.
Они вошли в гостиную. Прямо перед ними стояла стенка, отделанная под благородное дерево: книжные полки, шкаф, встроенный секретер. Одну полку занимали дешевые книжонки, на других стояли всякие безделушки — сувениры, фарфоровые фигурки, вазочки, блюдечки. На стенах висели олеографии и репродукции, какие можно приобрести в третьеразрядных магазинчиках.
Мебель, гардины, ковры — все это, несомненно, стоило немалых денег, однако подбор был случайный, материал, цвет, узоры плохо сочетались.
В одном углу стоял небольшой бар. На него достаточно было взглянуть, не надо даже принюхиваться к бутылкам за зеркальными дверцами, чтобы уже стало дурно. Лицевая сторона обтянута материей с какимто странным узором: на черном фоне желтые, зеленые, розовые фигуры, не то инфузории, не то сперматозоиды, увиденные в микроскоп. Тот же узор, только масштабом поменьше, повторялся на пластике столика.
Подойдя к бару, Колльберг отворил дверцы. Початая бутылка «Парфе д'Амур», остатки шведского десертного, нетронутая поллитровка пунша и порожняя бутылка изпод джина «Бифитер». Он поежился, закрыл дверцы и прошел в следующую комнату.
Судя по тому, что ее соединяла с гостиной открытая арка на двух колоннах, она, вероятно, была задумана как маленькая столовая. Окнофонарь выходило на улицу. У стены стояло пианино, в углу — приемник и проигрыватель.
— Прошу, музыкальный кабинет, — взмахнул он рукой.
— Чтото мне трудно представить себе, чтобы эта тварь сидела тут и играла «Лунную сонату», — сказал Гюнвальд Ларссон.
Он подошел к инструменту, поднял крышку и заглянул внутрь.
— Во всяком случае, трупов здесь нет.
Когда общий осмотр закончился, Колльберг снял пиджак, и они взялись за работу всерьез. Начали со спальни. Пока Гюнвальд Ларссон хозяйничал в стенном шкафу, Колльберг изучал ящики письменного стола. Долго они трудились молча, наконец Колльберг нарушил тишину:
— Слышь, Гюнвальд.
Из шкафа донесся какойто невнятный звук.
— Слежка за Русом ничего не дала, — продолжал Колльберг. — Два часа назад он вылетел с Арланды. Как раз перед моим уходом Бульдозеру позвонили и доложили. Он жутко расстроился.
Гюнвальд Ларссон, кряхтя, высунул голову и сказал:
— Он бы поменьше загадывал да предвкушал победу, не приходилось бы так часто расстраиваться. Впрочем, Бульдозер
Он опять скрылся в гардеробе.
Колльберг задвинул нижний ящик стола и выпрямился.
— Не оправдал он надежд Бульдозера, не навел его на Мальмстрёма и Мурена, — ответил он. — В первый вечер, это, значит, позавчера, ходил с девой в кабак, потом они купались ночью нагишом.
— Это я уже слышал. А дальше что было?
— А дальше он пробыл у этой девы почти до вечера, потом поехал в город и слонялся по улицам один, по видимости без определенной цели. Попозже отправился в другой кабак, с другой девой, но в озере больше не купался, а повез ее к себе в Мерсту. Сегодня утром подбросил ее на такси до Уденплан, там они расстались. Потом опять шлялся один, зашел в несколько магазинов, вернулся в Мерсту, переоделся и поехал на аэродром. Словом, ничего захватывающего и, уж во всяком случае, ничего криминального.
— А купание нагишом? А то, что Эк видел из кустов? Ему бы взять да составить протокол о нарушении приличий.
Гюнвальд Ларссон выбрался из гардероба и затворил дверь.
— Ничего, — сообщил он. — Если не считать кучи отвратительнейшего тряпья.
С этими словами он направился в ванную, а Колльберг тем временем занялся зеленой тумбочкой, которая служила ночным столиком.
В двух верхних ящиках лежало всевозможное барахло: бумажные носовые платки, запонки, пустые спичечные коробки, половина шоколадки, несколько булавок, градусник, мятные таблетки, ресторанные счета и магазинные чеки, мужская санитария, шариковые ручки, открытка из Щецина с текстом: «Водка, женщины, постель — что еще надо. Стиссе», сломанная зажигалка и тупая финка без чехла.
Сверху на тумбочке валялась книжонка; на обложке ковбой — ноги широко расставлены, в каждой руке по дымящемуся револьверу. «Перестрелка в Черном ущелье»…
Колльберг полистал книжку; из нее на пол выпала цветная фотография, любительский снимок — на лодочной пристани сидит молодая женщина в шортах и белой тенниске. Темные волосы, заурядное лицо. На обороте вверху было написано карандашом: «Мёйя, 1969». Пониже — синими чернилами и другим почерком — «Монита».
Он сунул фотографию обратно в книгу. Потом выдвинул нижний ящик — он был глубже двух других — и позвал Гюнвальда Ларссона.
— Нашел тоже место, где держать точило, — сказал он. — Или это вовсе не точило, а какоенибудь новейшее приспособление для массажа?
— Интересно, зачем оно ему понадобилось, — произнес Гюнвальд Ларссон. — Вот уж кто не похож на любителя деревянных поделок. А может, просто стащил гденибудь? Или получил в уплату за наркотики?
Он вернулся в ванную.
Через час с небольшим осмотр квартиры и мебели был завершен. Ничего особенного они не нашли — ни ловко спрятанных денег, ни уличительных писем, ни оружия; самые сильнодействующие медикаменты — таблетки от головной боли да сельтерская вода.