Совриголова
Шрифт:
— Натуральная блондинка, тебя как зовут?
Не успела Снежка смерить его надменным взглядом от резиновых китайских шлепок до торчащего на макушке вихра, как в разговор вклинилась Настя, сидевшая по душевной простоте в стареньком фланелевом халатике с оторванной нижней пуговицей, так что выглядывал край ночной рубашки, отделанный шитьем:
— Совриголова!
— У меня вообще-то красивое, редкое и экзотичное имя: Снежана, Снежка, Снежечка, Снеженька. В жару — самое замечательное, потому что прохладное.
— Я буду тебя Снежинкой
— Ты будешь называть меня Снежаной Владиславовной. Так короче, зато уместней… Настя, лапочка, давай выйдем в лоджию: из нее вид потрясающий; когда ты его увидишь — за голову схватишься!
Настя, оторвав призывный взор от красивого Стаса, неохотно пошла за Снежкой, которая улыбнувшись и приобняв ее за плечи, сказала:
— Науменко, если еще раз скажешь «совриголова», то остаток смены проходишь у меня с кличкой «Недоуменко». Уж я, поверь, сумею внедрить ее в массы. Ты ведь не хочешь, Не-до-у-мен-ко, испортить нам обеим эти «не Канарские острова, но все же». И сними бигуди, не так уж они идут к цвету твоего пеньюара.
Настя, как ей и было обещано, схватилась за голову, начала судорожно ощупывать свое шишковатое из-за пластмассовых трубочек темя и срывать бигуди, путаясь в длинных прядях. Пара резинок отлетела в сторону, но Снежана их подобрала и положила на полосатый парусиновый шезлонг, стоявший в углу лоджии — может, еще пригодятся.
Когда девчонки вернулись, общая беседа вращалась уже в другой плоскости.
— …Тоже хочешь завести собаку? — с неподдельным интересом спросил Ивана молчавший до этого серьезный мальчик Стас. Баритон у него также был хорош: глубокий, выразительный и без намека на фальцеты ломающихся голосов его друзей.
— Я ничего не завожу, кроме будильника, — хохотнул Ваня. — На фиг эти раскормленные шавки: иногда посмотришь, а псина такая толстая и мохнатая, что кажется, будто одна шкурка ползет по земле.
— У нас на даче у сторожа собака есть — Джакузи. Однажды мои приятели должны были приехать, так я приготовилась: ногти накрасила, серьги надела, а потом думаю: «Что б еще такое сделать?» — разоткровенничалась Настя, пытаясь веселой болтовней произвести впечатление и прикрыть неловкость от своего промаха. — Взяла прищепки бельевые с веревки и зову: «Джакузька, иди сюда!» — и ей на уши прищепки прицепила: одну красную, а другую оранжевую. Смехота! Она минут пять терпела, а потом как заскулит!
Стас, которому то ли наскучило сидеть без дела, то ли не очень нравилась компания, откровенно поморщился и сказал:
— Мне, пожалуй, пора.
— Так мы же собирались… — начал было уговаривать его Иван и замолчал, не желая выдавать публике тайные планы.
— Без меня, — отрезал Стас. — Честь имею, господа!
— Он у нас не купается! Он интеллигент, — съехидничал не вызревший еще до мужских кондиций Бастион, невольно выдавая дальнейшие намерения трио. Но Стас уже принял решение и не собирался давать себя провоцировать, он снова вежливо распрощался:
— «Спокойной
Смуглая чернявая Фрида начала его уговаривать остаться, ее поддержала Настя, а Снежана в это время выпытывала у Бастиона, как парни собрались сбежать на дикий пляж, расположенный недалеко от лагеря, ласково, но без излишнего нажима уговаривая, чтобы с нею поделились «ноу хау» — новыми технологиями. Оказалось, существует некая неучтенная задняя калитка, предусмотрительно закрытая лагерными властями на висячий гаражный замок, от которого у Бастиона нечаянно есть ключ.
— Ну, так уж получается: если каждый год ездишь в один и тот же «Солнечный», то становишься прямо аксакалом и знаешь много больше, чем лохи-новички.
— Слово «лох» происходит от финского lohi и переводиться, как «семга», «лосось». Причем мудрые финн, Минфин и Минздрав предупреждают, что так называется не всякая рыбина, а только отнерестившаяся, после метания икры, — проинформировала собравшихся Снежана, которая неплохо разбиралась в вопросах литературы и языкознания, и попросила показать ей ключ, дабы на него налюбоваться.
Совсем одуревший от неожиданного к нему интереса со стороны длинноногой Мальвины, длинноносый Буратино размяк и, поковырявшись в кармане джинсов, небрежно обрезанных и лох-матившихся по краю, выудил из него не пять сольдо, но тоже очень ценную вещь — штырь со сложной винтовой нарезкой.
Снежка, разглядывая «золотой ключик» со всех сторон, вышла в лоджию и широким размашистым движением бросила вниз гордость и авторитет Бастиона — отмычку, на которую он прошлым летом потратил немало нервов, мыла и денег, сначала снимая слепок с экземпляра ключа, хранившегося в «ключевом хозяйстве» у начальника лагеря, а потом заказывая дубликат у слесаря из своего домоуправления, который подозрительно его выспрашивал, почему такие детективные ужасы и мыльные оперы.
— Пункт пятый внутрилагерного распорядка: «Категорически запрещается покидать территорию лагеря» и тэ дэ. Поняли, мальчики? Покидать нельзя, а кинуть можно.
Иван и Бастион не смогли оценить каламбур по достоинству, не зная того, что ключ неприятно холодил локоть Снежаны в рукаве, куда она его засунула еще на пути в лоджию. «Кинуть» на блатном жаргоне означает «обмануть», что и сделала Снежка, которая никогда ничего не боялась, тем более, что наградой на этот раз служил персональный пропуск на свободу.
Ее отец, известный хирург-кардиолог, разведясь с женой, продолжал отчаянно любить дочь, часто с ней встречался, был в курсе ее увлечений, причем считал, что Снежкина храбрость — какая-то патология, природный феномен, заключающийся в том, что ее органы внутренней секреции выделяют мало адреналина — гормона страха.
Сама же Снежана думала, что с ней ничего не может случится, что все самое плохое уже случилось, когда ушел папа, и поэтому в критической ситуации выбирая, как ей поступить: драться, стоять или удирать — всегда выбирала первое.