Совсем не Аполлон
Шрифт:
Великолепный мир, в котором я пребывала последний час, в одно мгновение обернулся жалким зимним вечером с тихим завыванием ветра, проникающим в ушные раковины, в слуховой проход. Дорога домой казалась очень длинной.
Все серое и тяжкое навалилось на меня с прежней силой. Я уже не ступала, а просто шла домой. Неохотно, опустив голову, засунув руки в карманы. Слабый ветер продолжал задувать в уши, наушники усиливали звук, но мне не пришло в голову их снять. Я снова была маленькой Лаурой с кучей проблем, нажитых собственной глупостью. Я и не заметила, что едва не столкнулась
— Привет, Лаура. Гуляешь?
— Здрасте…
Ленин папа — тот самый, что нашел себе «кого-то помоложе», — выглядел почти как обычно. Улыбался приветливой улыбкой, но казался немного усталым.
— Что слушаешь?
— Баха…
Единственное, что мне не нравится в Бахе, — это его имя. Сложно произносить последний звук, особенно если идешь против ветра и во pry пересохло.
— Только батарейки сели.
Глупо, наверное, гулять с наушниками в ушах, слушая ветер.
— Да, случается. Батарейки садятся.
Я кивнула, не придумав лучшего ответа. Мы долго стояли молча, друг напротив друга. Я достала наушники из ушей.
— Ну ладно, не буду мешать, — сказал Ленин папа. — Увидимся.
— Ага, до свидания.
Я поплелась дальше, думая о Лениных словах в телефонной трубке: «Такие, как ты, разрушают семьи». Абсурдное обвинение. И обидное.
У них дома теперь, наверное, настоящий ад.
Хотя у Лениного папы был собранный, почти обыкновенный вид.
С другой стороны, он-то влюблен.
Это плохо или как? Можно ли папе влюбиться в кого-то, не в маму? И что делать, если это уже случилось? Продолжать жить как ни в чем не бывало, хотя все переменилось? Погубить свою жизнь, как Арвид Шернблум и Лидия Стилле?
Когда я вернулась, дома пахло жареным луком. Мама готовила еду. Выйдя из кухни в прихожую, она внимательно посмотрела на меня.
— Тебе звонили из школы. Учитель.
Я вздрогнула. Как будто током дернуло.
— Да?
— Сандберг или что-то такое. Андерс Сандберг.
— Страндберг.
Я наклонилась, чтобы расшнуровать ботинки, лишь бы мама не видела моего лица, этих широко раскрытых глаз, которые выдадут меня в ту же секунду.
— Что ему надо было?
— Он не сказал. Хотел поговорить с тобой.
— Ясно…
Все происходящее на мгновение показалось нереальным, меня обдало жаром, внутри шевельнулась надежда, совсем крохотная. И страх.
— Он обещал позвонить позже вечером.
Мамин взгляд. Подозревающий, неодобрительный. Раздраженный, обвиняющий взгляд. Господи, как же это противно. Как надоело постоянно слышать обвинения, от всех, отовсюду. Внутри поднялась волна злобы, видно, копилась уже давно. Я почувствовала, как пелена заволакивает мой взгляд.
— Что с тобой происходит? Почему у тебя все время такой вид?
Я швырнула шарф на диван. Ни звука.
— Что я все время делаю не так? Может, расскажешь?!
Она вернулась на кухню. Занялась кастрюлями, включила воду. Я отправилась за ней прямо в куртке и встала в дверном проеме, уставившись на ее сердитую спину. Я чувствовала, как внутри растет ненависть, ненависть к этой спине.
— Что это за учитель?
— О господи! Позвонил учитель, и ты уже думаешь, что у меня проблемы в школе. Ты вообще видишь что-нибудь, кроме проблем?
Я так разозлилась, что еле стояла на месте.
— Это даже не мой учитель!
Она удивленно обернулась:
— Зачем он тогда звонил?
Мне казалось, я сейчас лопну. Разлечусь на тысячу кусков.
— Откуда мне знать, что ему нужно! Я же не говорила с ним! Меня дома не было, когда он позвонил! — орала я.
Умолкнув, я услышала, как к дому подъезжает машина. Мама вернулась к своим кастрюлям.
— Закончим этот разговор. Не надо при папе.
Вот как. Вот как просто, оказывается, закончить разговор. По крайней мере, для некоторых.
Значит, вокруг тишь да гладь. Семья садится за стол в тяжелом молчании.
Андерс Страндберг не перезвонил. И слава богу.
13
Светловолосая, голубоглазая, кукольно-красивая Люсия сияла идеальной улыбкой с первой полосы. На второй и на третьей полосе то же самое: ангельские Люсии и невинные Звездные мальчики в колпачках набекрень [5] . Казалось, что с тех пор, как я сама вышагивала в таком одеянии, прошла целая вечность. Наверное, это было в шестом классе или еще раньше.
5
Речь идет о традиционном праздновании Дня святой Люсии 13 декабря.
Наша семья не особо чтит традиции. Мы не составляем поминутный план на Рождество и Мидсоммар — праздник летнего солнцестояния. Мы не замачиваем треску и не собираем семь цветков в строго определенном порядке. Празднуем как получится. Иногда хорошо, иногда хуже. А у Лены дома таким вещам придают большое значение. Такого-то числа отливают свечи, такого-то лепят конфеты. И елку ставят в одно и то же время, каждый год, и украшают ее в строгом соответствии с давно заведенным обычаем, а потом до самой ночи рассматривают со всех сторон и дружно восхищаются. А потом приезжает толпа родственников, накрывают обильный стол и все в том же духе. У нас нет толпы родственников. Иногда на Рождество приходит Анника. А больше никого.
Когда я была маленькой и слушала рассказы о том, как празднуют другие, то ужасно завидовала. И даже пыталась научить родителей каким-то таким вещам. Хорошо помню один эпизод: в третьем классе кто-то рассказал, как родители спрятали рождественский подарок и привязали к нему нитку. Затем нитку протянули по всем комнатам, а другой конец прикрепили к кровати. Чтобы найти подарок, нужно было отвязать нитку и проследовать за ней по всему дому. Я предложила маме с папой сделать то же самое. Они и сделали. В подарок я получила пазл. Только вот незадача: папа спрятал подарок уже после того, как я проснулась, и я прекрасно слышала, в какой шкаф он запихнул сверток. Так что искать было совсем не интересно. И на следующий год я уже ни о чем таком не просила.