Союз нерушимый
Шрифт:
— Советским Союзом — поправляет Юрка — куда кроме России еще четырнадцать республик входят. Или больше уже?
А в самом деле, сколько? Читала в "Правде", что с Монголией и Словакией переговоры ведутся, хотя принципиально вроде решили уже? Зато Карелию в автономные перевели, и Украину вот разделили — хотя восток, это уже АССР. И вроде бы, какая-то разница будет между "старыми" республиками и новопринятыми — например, пограничный контроль сохранится? Особенно на границе с Галичиной, куда Кук скорее всего и сбежал.
Самой теперь вспомнить страшно, как на меня двое бандеровцев там… А тогда действовала, как на автопилоте, тренировками вбитом. И русбой бросать не намерена категорически — вдруг еще раз жизнь спасет? Когда я Михаилу Петровичу о своих киевских приключениях
Юрка с Лючией о том не думают! Взрослые люди, а играют как дети — вот он ее поцеловать хотел, она из его объятий вывернулась, и убегает смеясь, вокруг нас, чинно идущих по дорожке! Шляпку потеряла, Юрка на лету подхватил, протянул — Лючия остановилась, взяла, надела, улыбается. А затем Смоленцев ее на руки взял и понес, она его за шею обнимала. И целовались, нас не стесняясь. Знаю что в мире будущего нравы проще, но здесь так прилюдно не принято, ну если только родного человека с войны встречая. Но, здесь некому замечания делать нашим влюбленным — суббота, будний день (прим. — напомню, что два выходных в СССР ввели лишь в 1967 году — В.С.) и рабочее время, так что гуляющих нет, кроме нас, никого вокруг не видно. Теперь, набегавшись, впереди идут, Юрка незаметно Лючию обнимает за талию, просунув руку под ее плащ, расстегнутый с боков, чем и удобен фасон "летучая мышь". Я с Михаилом Петровичем больше привыкла, чтобы его ладонь в моей, или под руку, как у своих родителей видела — а если и так попробовать, чтобы его рука на моей талии, мне было бы очень приятно?
Лючия в сторону попыталась упорхнуть, Юрка ее за край плаща схватил и нечаянно весь сдернул! Тогда она остановилась и царственно плечи подставила, Смоленцев ей накидку как мантию подал, набросил, помог застегнуть — застудишься, свежо тут! С реки ветерок тянет, мою шляпку готов унести, я придерживаю, не хватает еще сейчас ее ловить! А Юрке с Лючией что — вот, снова бегают друг за другом, смеясь, ну дети прямо! Она-то ладно, двадцати не исполнилось, но Смоленцеву уже под тридцатник, майор, Герой, с личным кладбищем в несколько сотен врагов. Ой, как там на Севмаше Ленка без меня, как девчонки? И что я им отвечу — сказала, что в Ленинград уехала, а в Киеве и Москве побывала? Юрка с Лючией снова друг за другом, ну дети прямо!
Или я сама уже на жизнь смотрю, будто мне сорок, а не двадцать два? Хотя и не седая, как Наташа, моя ровесница (или даже моложе на год), которая на Севмаш после ленинградской Блокады попала. Но стала, в сравнении с довоенной Анечкой, суть вещей глубже видеть. Что войну выиграли — но это лишь первый этап, дальше без войны война будет, по результату столь же страшная, и мы в ней тоже выстоять должны, или уже дети наши, каких мы воспитаем. И солнце сейчас над нами — а завтра снова тучи набегут. Хотя наверное, той Анечкой мне легче было бы, не задумываться, не видеть — нет, вот предложили бы мне снова такой, отказалась бы! И моему Адмиралу, вот кажется мне, я такая как сейчас нужна!
— Ну вот, пришли — сказал Валька — тут будет смотровая площадка. Вон там стадион Лужники встанет, самый большой в СССР. А позади нас уже скоро построят высотное здание Московского университета. Самое высокое в Москве — двести сорок метров, вполне себе небоскреб!
Даже выговаривать Вальке за язык сейчас не хочется. Я пытаюсь представить, новую Москву. Какую видела уже на фото "из будущего". Сейчас на том берегу какие-то сараи, старая застройка. Но будет он скоро — "лучший город Земли"! И за это мы тоже дрались насмерть. Вот только — ну, построили новые проспекты и кварталы, и во что это выродилось, в "москвабад" — пусть только
— У историков надо уточнить — отвечает Михаил Петрович — а вообще, похоже. Петербург при Петре больше на сегодняшний Молотовск был похож, город-казарма при верфи. А все его архитектурные ансамбли, это в большинстве, при Николае Первом построили, тоже в "блистательный застой", закончившийся Крымской войной. Но вовсе не в неблагодарности дело — мне кажется, что современники величия своих дел просто не замечают.
— Верно — тут же встрял Валька — вот увлекался я одно время исторической фантастикой, и книжка запомнилась. Время гомеровские, какой-то там принц или как у них там знать называлась, из Вавилона бежит, где престол не поделили, и попадает в Афины. И не нравится ему там решительно ничего: и город, куча глиняных лачуг, и народ, ну совсем не героический, и армия, которую одна ассиро-вавилонская сотня запросто разгонит пинками. Но нет под рукой ничего другого — и стал по книге этот вавиловянин каким-то жутко легендарным греческим царем, чье имя поминают в веках. (прим — А.Валентинов, "Серый коршун", вольный пересказ — В.С.). Анка, да не бери ты в голову! Решать проблемы будем по мере поступления, все разом все равно не разрулишь, лишь нервы тратишь. На Смоленцева с нашей римлянкой глянь — вот ей-богу, завидно, люди жизни радуются, пока она у них есть!
— Вот Валь, ты скажешь! — отвечаю я — начало за здравие, а конец за упокой.
Юрка и Лючия нашли тем временем новую забаву — обнаружив, что от реки вверх по склону дует ветер, ровный и сильный. Там, где мы идем, уступ затеняет и кусты, а на самом краю такие восходящие потоки, что стоять можно, лишь наклоняясь вперед, будто на ветер ложась — смотреть страшно, упадут ведь! Или взлетят в порывах — Лючия на бабочку похожа, на ней одежды раздувает крыльями вокруг тонкой фигурки, а она лишь смеется, в крепких Юркиных объятиях, совершенно не боясь! Ко мне обернулась, волосы вокруг лица беснуются — и кричит, взмахивая шляпкой, сжатой в руке:
— Ань, к нам иди! Тут так хорошо!
— А в самом деле, солнышко? — обращается ко мне Михаил Петрович — ну что ты беспокойная сегодня? Пойдем!
Я улыбаюсь. И что я, в самом деле, как "товарищ брекс" — так в старушку превращусь, не заметив! А ведь я всего на три года старше Лючии! Только шляпку снимаю и вешаю на куст. И крепче вцепляюсь в руку моего Адмирала.
А тут не опасно. Вниз склон уходит полого, это издали кажется, что обрыв. Зато ветер словно приподнимает над землей, ощущение как при полете, голову кружит, пьянит как вино! Мне кажется, я лечу над Москвой, внизу проплывают пароходик на реке, улицы, дома, железная дорога! И облака навстречу, и ветер в лицо. А я ощущаю себя летающим человеком из романа Грина, или девушкой из книги какого-то болгарина, мне Михаил Петрович рассказывал, ему фильм понравился, про "перешагнуть барьер". На миг страшно становится, а вдруг по разные стороны останемся, как там в конце — нет, мой Адмирал всегда со мной, даже когда мы далеко, я знаю! И не нужен мне никто другой!
А вот если люди будут когда-нибудь летать как птицы… Если там, в будущем, изобретут дельтаплан … или параплан? Смоленцев что-то говорил, у него друг всерьез увлекался. А ведь это не только для спорта, но и для разведчиков, диверсантов подойдет! Удобно очень — в большой рюкзак влезает. И если у нас это тоже начнут, вот попробовать бы? Я до войны еще дважды с парашютом прыгала в Осоавиахиме, но там мне жутко страшно было… только еще страшней, если бы все после со значком парашютиста ходили, а надо мной смеялись бы, как над трусихой! А к партизанам в сорок втором мы на самолете с посадкой летели, повезло. Сейчас, наверное, не боялась бы. Все просто так кажется, против ветра, и "волну поймать", с небом слиться. Крылья не вырастут, и волшебный дар не появится — но страх исчезнет.