Создан для бури(изд.1970)
Шрифт:
Видимо, придется рассказать об этом выступлении: тогда вы поймете, почему мне понадобился динозавр. Вообще я должен буду объяснить уйму разных вещей. Ничего не поделаешь, одно цепляется за другое. Рассказ будет довольно сумбурным, предупреждаю заранее.
Поскольку мы уж заговорили об этом, надо сказать прямо, что я не писатель. Все, о чем здесь написано, не содержит ни капли вымысла. От нас сбежал… гм… сбежало некое живое существо. Спрашивается: прикажете дать объявление в газету? Дескать, так и так, утерян, предположим, стиракозавр средних размеров, особых примет не имеет,
Подумав, я и решил написать рассказ. Согласитесь, это неплохой выход. Тот, кто усомнится в истинности происшедшего, может считать это фантастическим рассказом. Однако если вам встретится сбежавшее существо (а я на это рассчитываю), вы будете знать, в чем дело.
Начнем с конференции. Как я уже говорил, она была посвящена проблемам бионики. Надеюсь, нет необходимости объяснять, что такое бионика. Тем более — это не так просто объяснить. Выступая на конференции, я перечислил одиннадцать определений бионики, принадлежащих разным авторам. Собственно, с этого и начался шум. Но оставим терминологию; в конце концов, это формальная сторона. Будем считать, что бионика изучает «конструкции» животных и растений с целью использования «патентов природы» в технике. Ну, допустим, выясняют, как медуза слышит приближение шторма, а потом создают метеорологический прибор «ухо медузы». Все очень прелестно, если не задаться вопросом: а разве изобретатели раньше, до появления слова «бионика», не копировали природу?
В своем выступлении я привел интересный пример, почему-то вызвавший в зале излишнее оживление. Древние греки применяли тараны — массивные бревна, которыми взламывали ворота осажденной крепости. Торцовая часть тарана от ударов быстро расплющивалась. И вот неведомые миру древнегреческие бионики нашли отличное решение: они придали торцу тарана форму бараньего лба. Такой таран разбивал самые крепкие ворота.
Подобных примеров множество. Спрашивается: изменилось ли положение от того, что мы — во второй половине XX века — заменили слова «копирование природных прообразов» словом «бионика»?
Когда я задал этот вопрос, один из наиболее нетерпеливых оппонентов высказался с места в том смысле, что раньше «патенты природы» использовались случайно и редко. «Возникновение же бионики, — внушительно сказал он, — знаменует переход к широкому и планомерному внедрению в технику решений, заимствованных у природы». Затем оппонент сел, вкушая заслуженные аплодисменты. Да, да, вполне заслуженные, потому что он был абсолютно прав! Бионика имеет смысл лишь в том случае, если количество заимствованных у природы идей увеличивается в сотни, в тысячи раз. Между прочим, я это и сам знал. Научный диспут в какой-то мере подобен шахматной игре. Я сознательно отдал пешку, чтобы выиграть ладью.
Итак, бионика должна давать много новых идей. Хорошо. Даже великолепно. Спрашивается: где они, эти идеи? Где могучий поток новых открытий и изобретений?
Я напомнил, что в вестибюле устроен симпатичный стенд с книгами, брошюрами и статьями о бионике. Затем я спросил: заметил ли кто-нибудь, что все авторы приводят один и тот же весьма скромный набор примеров? Заметил ли кто-нибудь, что в большинстве случаев сначала делают изобретение, а потом находят прообраз в природе?
В
Древнегреческие бионики, создавшие таран с бараньим лбом, выбрали самый лучший из известных им природных прообразов. Тем же нехитрым методом действуют и сейчас: ищут возможно более совершенный «оригинал». Однако такой «оригинал» — в этом-то и загвоздка! — почти всегда оказывается слишком сложным. Разобраться в его устройстве очень трудно. А построить «копию» порой просто немыслимо. Так, например, обстоит дело с попытками скопировать кожу дельфина. Постепенно выясняется, что дельфин обладает тончайшей системой кожного регулирования. Практически невозможно копировать столь сложный прообраз.
Тупик? Нет! Прообразами должны служить более простые вымершие животные, изучаемые палеонтологией. В этом и состоит основная идея палеобиоиики.
Вот тут тишина сразу прекратилась! Но я все-таки докричал свое выступление.
Вымершие животные уступают современным в развитии головного мозга и нервной системы. В остальном они достаточно совершенны. По некоторым «показателям» древние животные вообще превосходят своих выродившихся потомков. Исчезли такие животные не потому, что были плохо «устроены», Они вымерли из-за изменений климата и рельефа, а в некоторых случаях были истреблены человеком.
Аплодисментов не было, но я на них и не очень рассчитывал. Не следует думать, что научные конференции проводятся по методу «встретились, поговорили, разошлись». Представьте себе: десятки лабораторий, сотни и тысячи людей ведут исследования в каком-то направлении. И вот на конференции впервые называется другое направление. Думаете, так просто «переключиться»? Горят чьи-то готовые к защите диссертации. Кому-то придется начинать работу заново, с нуля. Всякое «переключение» связано с потерей времени. Поневоле задумаешься.
Бионика требует контакта между биологами и инженерами. Очень сложная штука этот контакт! А тут возникает вопрос о привлечении еще и палеонтологов…
Полагаю, теперь вам понятно, почему я не рассчитывал на аплодисменты. Нужно определенное время, чтобы новая идея была воспринята как необходимость. По шуму в зале я чувствовал, что процесс этот идет нормально. Я шепнул мальчишке: «Давай выбираться!» — и мы незаметно двинулись к выходу.
Впрочем, не совсем незаметно, потому что в вестибюле нас настиг взъерошенный гражданин средних лет.
— Один вопрос! — быстро сказал он и намертво вцепился в пуговицу моего пиджака. — Так, так! Вот вы говорите, что надо копировать вымерших животных.
— Говорю, — покорно признался я, пытаясь высвободить пуговицу.
Он возбужденно заглотнул воздух и продолжал:
— Понимаете, я изучаю механику работы птичьего крыла. С позиции самолетостроителя. Крыло — изумительно по совершенству! И вот вы предлагаете, — он рванул злополучную пуговицу, — вы предлагаете использовать палеобионический принцип. Та-ак, та-ак. Значит, вместо прекрасного — да, да, прекрасного! — крыла птицы самолетостроители должны ориентироваться, простите, на паршивое крыло какого-нибудь птеродактиля? Так?