Созданные для любви
Шрифт:
Как ни странно, добровольцы были. И даже довольно много. К концу уроков я совсем успокоилась, но мимо нашего переулка прошла с опаской – Евгения Леонидовича там, к счастью, не оказалось. Он пришел через три дня. Открывать мне не хотелось, но вряд ли стоило допускать, чтобы он маячил перед моей дверью. Я впустила его и сразу ушла в комнату. Он прошел за мной:
– Леночка! Леночка, прости меня! Пожалуйста, прости! Почему ты мне сразу не сказала?
– Что не сказала? Что я еще ни с кем не спала? Это что-нибудь изменило бы?
– Но
– Что – Лена? Интересно, что же ты обо мне думал все это время?!
Я даже не заметила, как перешла на «ты».
– Но ты казалась такой опытной…
– Я?! Опытной?! Ты – мой первый мужчина, я же сказала! Да, у меня было несколько романчиков в институте, но дальше поцелуев я не продвинулась!
Евгений Леонидович был так растерян и потрясен, что мое возмущение вдруг испарилось – я заплакала навзрыд, не в силах больше выносить эту муку. Конечно, он кинулся меня утешать. Это была такая близость, о которой я всегда мечтала: нежная, долгая и неторопливая. Он шептал мне ласковые слова, я целовала его руки…
Потом мы вместе позавтракали, и он ушел.
А через три недели я поняла, что беременна.
Мой организм всегда работал как часы, и когда в положенный срок не случилось того, что должно было случиться, я запаниковала. Глядя на результаты теста, я не верила своим глазам: этого просто не может быть! Мы переспали всего два раза и предохранялись: несмотря на жар вожделения, Евгений Леонидович не забыл про презервативы. «Это нечестно! За что ты так со мной?!» – воскликнула я, неизвестно к кому обращаясь. Наверно, к Мирозданию. Меня вдруг затошнило – то ли от отвращения к самой себе, то ли от уже начавшегося токсикоза. Ладно, тест может ошибаться! Но все подтвердилось, когда я сдала необходимые анализы. Ну и что теперь делать?!
Евгению Леонидовичу я не сказала. Не знаю почему. Да мы практически и не виделись: я привезла домой маму, которая прошла курс химиотерапии и была слаба, как дохлый комар – это она сама сказала, улыбаясь. Я поражалась ее неожиданной стойкости: мама не плакала, мужественно переносила мучительные процедуры и даже успокаивала меня! Я не выдержала и спросила:
– Мама, откуда у тебя столько сил?! Ты что, совсем не боишься?
– Ты знаешь, так странно: я всю жизнь боялась всего на свете, всегда воображала всякие ужасы, переживала заранее, мучила и себя, и вас, а теперь… Понимаешь, все самое страшное уже случилось! И я как-то успокоилась.
Я села на пол и положила голову на край дивана, на котором лежала мама. Она погладила меня по голове:
– Ты моя радость! Девочка моя…
И я заплакала:
– Прости меня, мамочка! Прости!
– Да за что же?!
– Я плохая дочь! Я так мало тебя любила!
– Ну что ты выдумала! Ты хорошая дочь, лучше не бывает! И всегда любила меня очень сильно, просто не умела это выразить, правда?
Я покивала, потом жалобно посмотрела на маму:
– Я хотела тебе кое-что рассказать…
Она улыбнулась:
– Ты
– Мама! Откуда ты знаешь?!
– Догадалась. От Евгения Леонидовича?
– Ты и это знаешь…
И тут меня осенило: боже, я повторяю мамину судьбу! Как же это вышло?! И почему раньше эта мысль не приходила мне в голову?!
– Леночка, детка, ты ведь понимаешь, что он вряд ли разведется?
– Я не знаю… Думаешь, не разведется? И что мне делать?!
– Рожать, как что?
– Рожать… Без мужа?
– Сейчас совсем другие времена! Мы справимся, ничего.
– И как мы справимся? Если я уйду в декрет? На что мы будем жить?! Ты не работаешь…
– Ну, мы же сдали московскую квартиру! А ты наверняка сможешь найти работу в Интернете – да хотя бы языки преподавать по скайпу! И потом, у нас кое-что есть на черный день. И это очень хорошее «кое-что»!
– Правда?! И что это?
– Принеси-ка бабушкину любимую книжку! И медальон с фотографией Алеши. И ножик захвати – тот, маленький!
Бабушкина любимая книга была сборником стихов Пушкина, еще дореволюционного издания. Она собственноручно переплела эту книжечку, сильно обрезав поля. Неужели она имеет какую-нибудь ценность? А зачем нужен ножик?! Изнемогая от любопытства, я смотрела, как мама открывает медальон.
– Нет, не справлюсь… Руки дрожат… Надо вынуть фотографию, только осторожно!
Фотография моего прапрадеда сильно выцвела, но еще можно было различить его серьезное юное лицо с умным взглядом. Под фотографией оказалась… марка!
– Вот наше богатство!
– И что, она дорогая?!
– Очень! Младший сын Елены Петровны, Николай, был заядлым коллекционером. Часть коллекции, уезжая в Париж, он оставил матери – на черный день. Мы потихоньку продавали, а эта самая ценная.
– А с виду – простенькая.
– Так ценность не в красоте, а в редкости: опечатка, например, или изображение перевернуто. А эта – тифлисская марка, просто редчайшая!
– И сколько она может стоить?!
– Я думаю, сумма будет шестизначная.
– В рублях?!
– Детка, в долларах!
– Не может быть! Так почему же вы?..
– Почему не продали? Да вроде мы и так справлялись. А это твое наследство.
– Мама, послушай, может, нам сейчас и продать марку? Тебе на лечение! Я почитала в Интернете – в Израиле хорошо справляются с такими болячками!
– Да я и тут прекрасно поправлюсь, что ты! Нет, это твое наследство. И не будем больше об этом говорить, хорошо? А теперь возьми книжку!
– А там-то что?!
– Нужно аккуратненько отделить приклеенный форзац. Он только полями прикреплен. Ножичком попробуй!
Поля отошли легко – клей давно пересох. Под форзацем оказалась сложенная вдвое бумажка – когда-то голубая, а теперь пожелтевшая и обветшавшая. Я осторожно развернула – какое-то письмо, написано по-французски…
– Ну что, не узнаешь почерк? – улыбаясь, спросила мама.