Создатель балагана
Шрифт:
«Сначала проверим плохую версию, – решил Юлиус. – В конце концов, никто не мешает потом извиниться». Мошенник поднял повыше свою импровизированную дубину и сделал еще один шаг к Леониду. Кажется, в писке Александра добавилось ободряющих ноток.
Когда до ученого оставался всего один шаг, тот внезапно и резко открыл глаза.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Беспомощный Леонид и крадущийся с дубинкой Юлиус.
– Лучше по затылку, – сказал Стадис спокойно. – Так, даже если не насмерть, то я долго проваляюсь без сознания.
– Да я, собственно… – протянул ошеломленный Корпс.
– Я
– Совсем у него от большого ума голова повернулась, – пробормотал Гераклид.
– Тихо ты, ему же больно, – шикнула на него Флавия.
– Мне тоже больно…
– Да, мне больно, – Леонид говорил неожиданно торжественно, словно читая поминальную речь или выступая перед огромной толпой. – Мне больно, потому что меня предали. Да, именно предали! И предательство это совершил лучший, а вернее – единственный друг, который у меня есть.
– Что-то я ничего не понимаю, друг мой, – вздохнул Юлиус. – Слушай, ты вправду хочешь, чтобы я тебя ударил этой деревяшкой, потому что тебя кто-то там предал?
– Не все так просто, – послышался знакомый голос Диоса-Гермеса.
В другое время мошенник бы съехидничал, что тот, как всегда, явился под самый конец, когда трудности уже закончены, но сейчас Юлиус обрадовался тому факту, что пришел хоть кто-то, кто наверняка сможет все объяснить. И сразу после этого Корпс устыдился своей радости – ведь он и так неплохо справлялся сам. А теперь вся слава вновь достанется богу. Как будто ему и без этого ее мало!
– Ты где шлялся? Видишь, что случилось, пока тебя не было? У меня в ноге – дыра!
– Меня ждали дела, несравненная Фло. Но поверь мне, если ты не сможешь ходить – я буду носить тебя на руках.
– Ох, это так мило…
– А что касается нашего друга. Или, вернее будет сказать, уже не друга, то пусть он сам все объяснит. И, на всякий случай напомню, кто-то из философов говорил, что вовремя предать – это не предать, а предвидеть. Так что, достопочтенный Леонид, будьте добры разъяснить, чем вы занимались перед тем, как Александр подстроил так, что вы упали на этот пульт.
– Александр?! – Юлиус, Флавия и Гераклид вскрикнули почти одновременно. Поверить в то, что крот предал своего хозяина, было невозможно.
– Да, Александр, – Леонид сел. Теперь его окровавленное лицо выглядело одухотворенным. – Предательство, которое невозможно забыть. А ведь я просто вершил историю. Боролся за свои права, как мог.
– Какие еще права? – хмыкнула Флавия. – Биться лицом об механизмы?
– Я придумал, как использовать энергию молний для работы механизмов. Я придумал, как управлять ими на расстоянии, что и делал здесь, с помощью этого пульта. Я изобрел то, что вам даже и не снилось. И все это хотят отдать Зевсу. Потому что, видите ли, бог об этом заявил. Конечно, у него больше прав, чем у меня. Вот только я скажу вам, когда боги начинают отбирать изобретения у смертных, то они слабее их. И такие боги нам не нужны.
– Хм, ну, начнем с того, что Зевс начал это все еще до вашего рождения…
– И чего он добился? Где патенты? Где изобретения? Где внедрение в производство? Где это все?!
– Эм… – на мгновение Юлиус почувствовал себя Гераклидом, которому вместо встречи с оракулом предлагают обратиться за предсказанием
Как объяснить, что есть то, что не просто не укладываются в существующее положение вещей, а вообще не может там находиться? Какие аргументы использовать в споре с собеседником, который доказывает, что небо должно быть оранжевым в крапинку – и никаким другим? Как вообще можно говорить с человеком, который долго притворялся здравомыслящим, а потом вдруг неожиданно вышел на такую грань логики, с которой ты в корне не согласен?
Однако дверной косяк в руках и Гермес за спиной ощутимо придавали уверенности, и Юлиус все-таки продолжил:
– Эм, знаешь, уже не друг, богам не пристало заниматься всей этой бумажной канителью. Не кажется ли тебе, что если бы они подходили к своим делам по человеческим меркам, многие чудеса и свершения просто не состоялись бы. Если бы, к примеру, Зевсу пришлось стоять в очереди за предсказанием от премудрой Афины, вместо того, чтобы прямо ее спросить…
– И пришлось бы! Все должно быть по правилам! Кто первый оформил патент, тот и прав! – Леонид выплевывал фразы одна за другой, лицо его багровело, а Корпс недоумевал все больше: куда девался тот спокойный, рассудительный, адекватный инженер, которого он спас из-под колес мобиля всего несколько месяцев назад? – Еще им, новый договор писать! Обойдутся! Право назваться первооткрывателем электричества принадлежит мне!
– Так назваться – это ж еще не бумажка, не доказательство, к которым ты питаешь столь нежную страсть, – в голове Гермеса слышалось неприкрытое ехидство.
Леонид, тяжело дыша, криво улыбнулся:
– Назваться не голословно, а в триста девятнадцатом приложении к старому договору. Гефест меня впишет. Он пообеща…
В этот момент Юлиус решил все-таки последовать совету жертвы и прицельно врезал Леониду по затылку. Тот на полуслове свалился лицом вниз.
– Запрем его здесь? – поинтересовалась Флавия, почесывая горестно пыхтящего Александра по спинке.
– Ни в коем случае, Фло. Отвезем к эскулапам, скажем, что помутился умом и пытался убить себя – видок у него соответствующий, а несколько десятков драхм подтвердят нашу версию. Запирать изобретателя в собственном доме – оставлять за спиной взрывное устройство замедленного действия. Тем более, что теперь Гефесту, скорее всего, известно о наших планах… Интересно, что Стадис успел разболтать? Юлиус, много ли ему было известно?
– Немного, – невольно расплылся в улыбке мошенник. Уж больно ему нравился план финальной схватки с богами – неповторимой простотой и изяществом. – Я и сам не то чтобы очень много придумал. Но на веселый вечер хватит.
Глава двадцать четертая.
Вершины и свершения
– Тяжело, – просипел Гераклид и оглушительно чихнул. Попытался вытереть нос рукавом и уронил бочонок – третий раз за последние пять минут.
– Всем тя…
– Нет, – аргументы не действовали. Скульптору, художнику – да и в целом духовно богатому человеку – было жарко, неудобно и гадко, и эти личные неудобства с лихвой перевешивали командный дух, обязательства и необходимость соблюдать маскировку. – Нет, мне тяжелее! Ты только посмотри на нос! На щеки! И даже шея, а…