Создатель Миров. Дилогия
Шрифт:
И всё же Он уловил это мгновение. И заволновался. Теперь он понимал, что именно грядёт.
…И что следовало сделать, прежде чем землю снова накроет белый плен.
Для начала он вырыл пещеру. Во время зимы ему повезло найти одну такую, выкопанную каким-то зверьком, который сносил туда припасы. Это была драгоценная находка, — она спасла его от голода и заодно многому научила.
В свою норку он стал складывать травы, орехи и звериный туши. Сестра ему помогала, и даже ребёнок бегал на своих маленьких ножках и таскал всё, что попадалось ему на земле… То травинку притащит, то камешек… Бегает, топает
Старик открыл глаза и посмотрел на десяток ребятишек, которые, наевшись ягод, теперь лежали на пляже и потирали животики. Один из них был умнее. Он припас свою долю ягод и понёс их в пещеру, как это делали взрослые — глупо, они так сгниют…
Сам он понял это довольно скоро. Ох, он многое понял.
Сколько раз после той, изначальной зимы успели смениться день и ночь? Сколько раз на землю опускался белый плен? Прошли годы. У первого ребёнка появилась своя сестра, а потом и свои дети. Затем у детей тоже появились дети — было время, им приходилось обнимать друг друга зимними ночами, чтобы не замёрзнуть…
Но однажды в небе вспыхнул синий змей, и потом один из младшеньких принёс в пещеру красный цветок. Он был яростным и шипастым, и в то же время тёплым, а потому незаменимым в холодную пору. Брат полюбил цветок, полюбил греть возле него свои старые кости. А вот сестра всегда его немного опалась. Однажды, он её укусил, и с тех пор она к нему не приближалась ближе чем на три шага даже в самые лютые холода…
Она всегда держалась за спиной своего брата. И так он к этому привык, что иногда ему казалось, что стоит обернуться, и он снова увидит её, обнимающую свои колени и недоверчиво поглядывающую на алое пламя…
Так он и сделал. Услыхал какой-то шорох, обернулся… И не увидел ничего. Его взгляд опустился на землю. Сестры уже давно не было среди них. Несколько лет назад, зимой, она уснула и за ночь вся замёрзла.
Сперва, он пытался её разбудить. Она не просыпалась. Тогда он решил её охранять, пока она сама не проснётся. Ведь любой сон рано или поздно заканчивается, и даже зелень, которая с приходом зимы растворяется в почве, возвращается и снова покрывает ветви, только подует тёплый ветер. Он ждал, долго-долго. Даже когда его сестра стала чернеть и вонять, он придерживал нос пальцами, дышал через рот и ждал. Он спал с ней обнимку; с головой, которая кружилась от дурных ароматов, пытался заснуть. Когда же она проснётся?.. Он был уверен, что когда-нибудь, уверен до того самого дня…
Однажды, проснувшись после долгого сна, он снова её увидел. Светлую, нежную, тёплую живым теплом. Он посмотрел на ней заворожённо, а она протянула ему блюдце с ягодами и опустила глаза, и тогда понял, что это не она перед ним, нет, его сестра всё ещё лежит рядом, — чёрная и сморщенная, — зато дочь (или внучка?) принесла ему поесть. И когда Брат это понял, перед ним промелькнуло давнее воспоминание…
Как-то раз, после зимы, он ходил среди деревьев с голыми веточками, искал еду. На одной такой веточке он заметил маленькое зелёное яблоко. Он подошёл его сорвать и наступил на что-то — посмотрел себе под ногу и увидел, что это было такое же яблоко, только сморщенное и старое…
Он увидел это воспоминание и прозрел, и в тот же день вынес свою сестру и оставил её далеко в лесу.
И так он понял, что такое жизнь,
Брат поднял голову и посмотрел на пару, которая только что вернулась из леса. Они напомнили ему давнее время, когда он и его сестра впервые увидели самих себя в отражении голубого озера… Он посмотрел и на озеро, — скоро оно заледенеет, скоро весь мир снова покроется белизной, и снова они залезут в свою пещеру и будут смиренно ждать возвращения тёплых ветров…
Зима была неприятной, это была пора холода и голода, и в то же время она всегда навевала на него воспоминания, как он и его сестра обнимали друг друга, пытаясь согреться, пока вокруг выли страшные ветра… Ах, как же он стар! Скоро он тоже завянет, завоняет и застынет — но прежде чем настанет этот день, у него было единственное желание: ещё хоть раз увидеть зиму.
…
В итоге мечта старика исполнилась. Через месяц с неба посыпала белая пыль. Дети бегали по пляжу и ловили её ладошками. Взрослые хмурились и шептались. Один из них побежал будить старшего, — тот не просыпался, поднялся крик, и вскоре уже все они, больше двух десятков эльфов, окружили его тело. Он лежал на земле, возле костра, с глазами, приоткрытыми самую малость, и смотрел, как с белого неба гарцуют по ветру белые снежинки…
Так погиб самый первый эльф. Он погиб в тот тёмный век, когда ещё не было письменности, и никто не мог записать о его жизни, — и в то же время память о нём осталось навсегда.
Его называли «На» — почему? Кто знает. Но когда его вспоминали, всегда, что у детей, что у взрослых вырывался этот звук — На. И когда На погиб, его сын прошёлся к своему отцу, опустил рядом с ним свои старые кости, и прикрыл его веки.
Теперь он был новым «На».
Глава 15
Погребальные традиции
Так и закончилась жизнь первого эльфа.
Александр вздохнул и включил в наушниках музыку из Властелина Колец.
Эльф погиб в почтенном возрасте девяносто трёх лет. Он прожил долгую, сложную жизнь, и в то же время для самого Александра прошло всего лишь несколько дней. Всё это время, тем не менее, мужчина внимательно наблюдал за своим первым разумным творением, и волей-неволей к нему привязался. Люди умудряются прилипнуть к персонажам из фильмов продолжительностью в пару часов, так что для своего собственного творения нескольких дней — это более чем достаточно.
И какие волнительные это были дни! Немало раз эльф находился при смерти, и Александр боялся, что всё, ему конец. Сколько нервов потрепал себе мужчина, когда «На» впервые попытался пройтись по замершему озеру и провалился под воду. Сестра едва его вытащила, и сама чуть не упала (и после этого забавно запрещала своему брату ходить в ледяное озеро, растопыривая перед ним руки, и как бы показывая, что нет, туда нельзя)…
Чудом брат и сестра пережили свою первую зиму. Если бы Александр не сделала эльфов немного сильнее и выносливее обычных людей, они, верно, просто замёрзли бы насмерть в какую-нибудь ветреную ночь… Мужчина часто жалел, что закинул свои первые творения в такое холодное место. Ну ведь были же тёплые края — там, на западе, в речной дельте…