Созерцатель
Шрифт:
Примерно так открылась мне желанная, таинственная, долгожданная Точка покоя. Весь день меня терзала суета. Все, словно сговорились, оскорбляли, унижали меня, толкали, наступали на ноги… И только добравшись до дома и рухнув в кресло, я попытался хоть немного успокоиться и привести в порядок растерзанные суетой чувства. Открыл Библию в произвольном месте – то была Третья Книга Царств, где пророк Илия в отчаянии взывает к Богу: …сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили мечом; остался я один, но и моей души ищут, чтобы отнять ее. А вот, что я прочел дальше: И
Как-то на Светлую Седмицу отправился в Свято-Даниилов монастырь. По дороге от метро «Тульская» вдоль трамвайных путей на ящиках сидели нищие. Раздав заранее приготовленные червонцы, я почувствовал, как настроение пошло в гору. Монастырский двор был залит солнцем. Я подал записки, поучаствовал в Крестном ходе, где вымок до нитки от щедрого окропления святой водой и зашел в лавку. Первое, что бросилось в глаза – картина Семирадского «Марфа и Мария». Там у ног Христа сидит юная девушка Мария и внимательно слушает слова Спасителя. По галерее богатого дома Лазаря под виноградными лозами идет Марфа с водоносом в руках. Она еще только приостановилась и с осуждением взглянула на сестру, еще не прозвучали её слова: «Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне», а Спаситель еще не сказал знаменитые слова, вошедшие в поговорки и стихи: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом. а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё» (Лк 10. 38-42). Из лавки я вышел с картиной в пакете. Уже у выхода ко мне подошел разбитной нищий в растрепанной бороде и ярко-красной девичьей куртке и протянул чумазую ладонь: «Ради светлого Христова Воскресения подай святую милостыню, брат мой добрый!» У меня от покупки картины осталась сдача, которую я и отдал ему.
– Христос Воскресе! – радостно заорал нищий.
– Воистине воскресе! – воскликнул я. В пяти шагах от нас стоял суровый казак-охранник. Он не бросился на нас и не повалил, не прижал лицом к брусчатке, не скрутил руки за спиной и не надел наручники – он улыбался и одобрительно кивал головой.
– А Христос-то Воскресе! – снова удивил меня новостью нищий, во весь голос.
– Воистину Воскресе! – вопил и я.
Так мы двенадцать раз прокричали пасхальное приветствие, поклонились друг другу в пояс и, довольные, разошлись.
На душе стояла радость. Мне подумалось тогда, как же, наверное, здорово в Царствии Небесном славить Христа, если даже здесь, на земле, тебя обливает свет с ног до головы, как святая вода из рук дьякона – обильно и освежающе!
Картину Семирадского я повесил у рабочего стола. Часто смотрел на неё и размышлял: как бы я вёл себя в присутствии Спасителя? О, я бы глаз не отвел от Него.
…Покой сошел на меня, как свет вышедшего из-за туч солнца – и всего с ног до головы окутал безмятежным теплом тишины. Я сидел у ног Христа и впитывал каждое Его слово, каждый жест, выражение лица… Раньше искал я Точку покоя внутри себя, как некое сакральное место в сердце. Но оказалось, это не местоположение, а состояние всего твоего существа. Это, наконец, состояние максимально возможного для тебя смирения, когда гордость сокрушена, стёрта в пыль, а на её место с Небес нисходит эта необычайно тёплая тишина.
В тот миг перестало существовать всё материальное окружение моей души. Она, как та птица, взлетела на крыльях, поднимаясь в восходящих потоках воздуха. Только вместо мышечных усилий крыльев, вместо подъемной силы упругого ветра – самое таинственное, самое загадочное, самое прекрасное во вселенной слово поднимало меня от суетной земли в невероятные высоты Небес. И слово это звучало так желанно и благозвучно: Иисус.
Имя это уже не произносилось губами – оно пульсировало во мне просто и естественно, как сердечное биение, которое после инфаркта радостно слышит в груди исцелённый сердечник. И тихо радуется этому ритмичному, здоровому биению самого важного органа тела.
Вдруг я почувствовал, что меня подняли на максимальную высоту и теперь от меня ожидают нечто большего, чем просто покаянная Иисусова молитва. Сами собой где-то в глубине души возникли слова, и робко сложились в самую главную молитву. Я благодарил моего живого Господа за то, что Он открылся мне, за то, что Он взял моё спасение в Свои руки, просил прощения и оставления грехов моих, дарования мне божественной милости. Потом передо мной стали проходить близкие, потом дальние, совсем забытые люди – и я молился о них. Я чувствовал, что каждое слово моё, каждое имя внимательно и желанно выслушивается Вседержителем и Царем царей.
Но вот слова иссякли, молитва прекратила плавное течение. Напоследок я испытал огромную тихую радость и… всё прекратилось. Долго еще я приходил в себя. Душа моя никак не хотела возвращаться с блаженных высот в пыльные мрачные низины суетной земли. Тонкая печаль об ушедшем счастье, мягкая тяжесть усталости навалились на меня, приводя в чувства, вполне земные. За окном розоватым топленым молоком разливался по городу восход солнца, рассвет нового дня новой жизни.
Оглавление
Часть 1
Спящий лев
К вопросу о поиске сокровищ
«Рай» на земле
…И в сон желанье смерти вселено
Охотник и жертва
Часть 2
Мы выбираем, нас выбирают
Диана обгорела
Старик - уход
Путешествие из «Елисея» в Питер
Глава 3
Бирюк
Портал времени в чулане
Настоящая жизнь
Земляничные поляны
Если ты умный, почему бедный?
Часть 4
Le roi est mort! Vive le roi!
Александровский сад
Полтинник
Приезжие
Будем как дети
Самая долгая ночь
Точка покоя
[1] «Une generation perdu» (фр.) – потерянное поколение
[2] «Король мёртв! Да здравствует король!» (Фр.)