Сожженные мосты часть 6
Шрифт:
Странно, но ощущение того, что рядом – свои взбодрило Араба. Он устал – и физически потому что добирались тяжело, и психологически, потому что его дернули с одной операции на другую, даже не дав реабилитироваться. Это только в синематографе люди каменные, в жизни же они – устают.
Поплутав по улицам, запоминая все, что видел, Араб выбрался туда, где они оставили машину. Сел за руль, завел – они сорвали замок чтобы можно было заводить без ключа – тронулся с места. На ходу – он контролировал, не прицепился ли к напарнику хвост – в машину запрыгнул Бес.
– Что?
– Норма. Две точки. Там наши есть.
– Куда сейчас?
–
До заката… Светит солнце – но на этой земле света нет. На эту землю, словно в расплату за свершенные злодеяния – хотя какая тут расплата?! – опустилась ночь. Черная ночь террора…
Это было в Хамадане. Их забрасывали ночью, вертолетом через границу, у повстанцев не было ни сил, ни средств контролировать воздушное пространство. Всю ночь они бежали, бежали неторопливым размеренным бегом, ударяясь от точки выброски и сбрасывая с хвоста возможную погоню. К утру они вышли на окрестности Хамадана – крупного индустриального центра, столицы провинции – вилайята***, каких их здесь называли – и залегли в кустах, на обочине оросительного канала, чтобы немного отдохнуть, осмотреться и решить, что делать дальше.
Чуть позже они нашли машину. У тех, кто остановился на краю канала справить малую нужду – шансов не было никаких, пусть их было четверо, а спецназовцев – всего двое. Трупы они бросили в тот же канал – не первые трупы, которые проплывали в мутной воде канала – и разжились четырьмя автоматами с мобилизационных складов и гранатами. Раздобыли они и черные повязки на руку, по которым боевики опознавали друг друга, что немаловажно настоящие. Оседлав железного коня – довольно свежий пикап – они продолжили путь к Тегерану
Тогда-то они и увидели то, что увидели. В Хамадане была гимназия, да не простая – а техническая, чтобы одаренные дети уже с самого детства готовились стать инженерами, уважаемыми в обществе людьми. Гимназия эта – большое четырехэтажное просторное здание – стояла на одной из главных улиц Хамадана, и как раз около нее собралась толпа, чтобы насладиться зрелищем. Учителя – кого нашли – уже висели вниз головами, подвешенные за ноги на вторых-третьих этажах школы, некоторым вдобавок выпустили кишки. А детей решили наказать иначе, за то, что они учились в гимназии, а не в медресе – они бы и сами рады были не видеть этого, да так получилось что увидели. Перед школой, на крыльцо вытащили парту, поставили ее, чтобы видно было всем. К этой парте подводили детей, видимо кого смогли найти и схватить из учеников, и палач отрубал каждому ребенку кисть правой руки – чтобы не смели идти против Аллаха и брать в руки учебник – а не Коран.
Это – они запомнили навсегда. И уже не сомневались – что делать с этими, когда начнется. Нет здесь невиновных, и все здесь, кто взял в руки автомат и нацепил на голову повязку, заслуживают одного – смерти на виселице и адских мук.
Иначе – нельзя.
Через полчаса Бес и Араб нашли место, где можно немного поспать – задний двор давно сгоревшего и разграбленного торгового центра. Он имел выезд в две стороны, а в критической ситуации можно
* Шемах – бедуинский платок, длинная полоса ткани, из нее одновременно делают чалму и заматывают нижнюю часть лица, чтобы не дышать пылью и песком. Входит в стандартную экипировку SAS
** Покаяние, аят 18
*** На самом деле в Иране провинции называются останами
– Араб…
Араб моментально открыл глаза, рука сомкнулась на обтянутой резиной рукояти пистолета, которую он модифицировал под свою руку.
– Твоя очередь…
– Премного благодарен…
– Смотри, не обосрись… – пробурчал Бес, залезая в машину.
Араб взял автомат, забрался в неудобный, ребристый кузов, положил оружие рядом с собой и замер. Он не мог залечь на дне кузова, потому что должен был постоянно смотреть нет ли вокруг опасности, да и лежа он мог просто заснуть. Поэтому он прислонился к задней стенке кабины – и замер. Лучшая маскировка, какую он может себе позволить – то что не двигается обычно воспринимается глазом как неживое.
Неживое…
На дежурстве можно было поразмышлять – это помогало не заснуть. Араб давно не был на своей земле, на каменистой земле средиземноморского побережья. Он не видел давно казаков, нем видел друзей… да и какие там друзья, больше половины погибло в те страшные дни бейрутской трагедии. Тогда казалось, что они победили зло, пулями и виселицами загнали его в преисподнюю, отняли жизни у его носителей, чтобы они не могли дальше размножаться и плодить зло. Откуда же оно тогда появилось вновь?
Чего хотят эти люди? Как можно оправдать горку детских рук на пороге школы, чем это можно оправдать? Но Араба больше всего изумляла не жестокость прячущегося под черной маской палача – с ним все понятно, исправит лишь виселица – а те люди, которые стояли и смотрели на все это.
Неужели они полагали это нормальным? Неужели они полагали, что есть в этой жизни нечто такое, что оправдает лишение ребенка кисти руки? Неужели Коран может служить этому оправданием?
02 августа 2002 года
Санкт-Петербург
Люди бывают разные…
Но когда такое происходит – больно всем. Я не знаю ни одного человека, которому бы не было больно в такой ситуации.
И ему тоже было больно.
Он не знал, что то, что он полагает простой человеческой подлостью, есть результат сложнейшей, многоходовой операции, на которую затрачено полтора года и больше пяти миллионов фунтов стерлингов. Он не знал, что к опасной черте его подводили, неторопливо и исподволь, тщательно просчитывая каждый шаг, останавливаясь, если чувствовали сопротивление, прекращая работу, когда чувствовали внимание контрразведки – но снова возвращаясь, раз за разом. Да если бы даже и знал – что бы это изменило? Ему было просто очень больно.