Сожженные мосты
Шрифт:
Глава 6
Тифлисские деньги жгли карман. Их нужно было срочно вывозить в Европу и там отмывать. Но быстро выехать не получилось – по приезде в Питер меня ждало внезапное знакомство с семьей. Стоило только с помощью Евстолия пробиться через шумную толпу паломников, покупателей настолок и появиться во дворе общинного дома, как на грудь бросилась пожилая, растрепанная женщина. Пахло от нее застарелым потом и почему-то пирогами.
– Гришенька, отец наш родной! Свиделись наконец!
– Я, отче, говорил ей сидеть тишком дома, – Распопов
Я понял, что в столицу приехала семья. В полном составе. И с этим надо срочно что-то делать.
– А как сидеть тишком?! – заголосила жена, услышав слова шурина. – Приставы церковные ходють и ходють, на допросы зовут. Дело на тебя завели, Гришенька. О хлыстовстве. Меня допрашивали, соседей…
Я выругался про себя. Феофан попер в атаку. Небось еще и митрополита привлек. Ладно, это пока ждет, а что делать с женой и тремя детьми? Две девочки и паренек лет двенадцати в сапожках стояли рядом, с удивлением разглядывая все происходящее.
– Ну хорошо, что не в скопцы записали… – я подмигнул жене, вокруг все засмеялись.
– А вы что же… Не обнимаете отца родного? – Мне пришлось самому подойти к детям, которые уже явно подзабыли папашку, и сесть на корточки. Только после этого одна девочка и пацан, колясь о бороду, обняли меня, а самая мелкая так и продолжал дичиться, кинулась к матери, вцепилась в подол.
– Уже годик как тебя не видели, Гришенька, – вздохнула Прасковья. – Поперву в Казань ты ушел, на моленье. А потом и вовсе в столицу подался. Отвыкли.
– Про тебя, Прасковья, и про деток я не забывал… – я оторвал от себя детей, встал. – Вспомоществование слал, молился. А нынче и вовсе поведу вас к царю.
– Как к царю?! – жена попятилась, окружающие пооткрывали рты.
Во время моего южного вояжа от Аликс регулярно приходили телеграммы, а в Тифлисе я даже получил с оказией письмо. Императорская семья скучала, звала меня обратно в Питер. Я был в курсе всех новостей – как ищут и собеседуют будущих начальников дворцовой полиции, как идут переговоры с англичанами о включении в тройственный союз. Ну и мелких событий – до фига. Кто чем болел, как Николай «тестировал» форму нижних чинов армии – вот прямо переоделся в гимнастерку, нацепил скатку с шинелью, фуражку… Мне даже была прислана фотография этого «чуда в перьях». Я показал ее Аронову с Распоповым. Отдельно Дрюне и Лионидзе. Нет, никто не купился на пиар царя. Ни крестьянство, ни городские…
– Тьфу, театра беспардонная, – откликнулся шурин, блестя фиксой.
– Дешево покупает… – покачал головой Андрей. – Для малообразованных, может, и сойдет, да и то фальшиво…
Прасковья хотела сама переодеться и детей обрядить в праздничное платье. Оно у Распутиных было – благо деньги в Покровское я отсылал регулярно. И немалые.
– Не надо, – отмел я попытки жены украситься. – Едем в чем есть!
– В драном? К царю? – Парашка покачала головой.
– Не токмо в драном. Как дам отмашку, повалитесь все в ноги, прямо на паркету! – Я обвел взглядом детей. – И голосите! Плачьте погромче.
– О чем же плакать? – удивилась старшая из дочек. Варвара? А нет, кажется, Матрена.
Детей Распутина я помнил смутно. Кажется, у Гришки было семеро наследников, но четверо умерло.
–
Царь любит театр? Мы устроим ему театр.
Получилось, как по-писаному. В Царском Селе нас мигом провели в палисандровую гостиную, и там очень удачно оказался великий князь Петр Николаевич с супругой и детьми.
Все семейство обалдело, когда Прасковья с детьми повалились в ноги, заплакали. Только Дмитрий нет-нет да поднимал голову – посмотреть на Николая. Любопытный.
Дворецкий с лакеями бросились поднимать девочек, потом поставили на ноги супругу. Митька встал сам. Перед этим потрогал рукой блестящий паркет.
– Григорий, что за спектакль? – Николай отвел меня в сторону.
– Черные тучи сгустились над Россией, – мрачно начал я. – Готовит, готовит диавол свой последний поход против святого народа нашего. «И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, – я перешел уже совсем на замогильный голос, стал лупить цитатами из Откровений Иоанна Богослова, – и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри…»
Аликс побледнела, перекрестилась. За ней начали креститься все присутствующие. Апокалиптические картины из Библии как всегда сработали на все сто процентов.
– Пробрался диавол и в нашу церковь, – продолжил я, подходя к девочкам, гладя их по голове. – Соблазняет святых праведников и даже предстоятелей православных.
Дальше пошло по моему сценарию. Царица первой захотела узнать, кто из иерархов поддался дьявольским соблазнам. Я назвал Феофана, рассказал о деле с хлыстовством. Дескать, вот, смотрите, даже детишек малых не пожалели инквизиторы, таскали на допросы. Дети благоразумно промолчали – допрашивали только жену. Но это подействовало. Аликс в этом месте чуть не всплакнула, рассерженный Николай приказал дернуть во дворе обер-прокурора Синода Извольского.
Петр Петрович оказался мягким, интеллигентным человеком, который попал на свою должность благодаря брату – министру иностранных дел в правительстве Столыпина. Разумеется, он был, что называется, «ни сном, ни духом» про дела тобольской епархии.
Тут же от всего открестился, мигом пообещал разобраться, наказать виновных. А меня – видимо от испуга – предложил наградить золотым наперсным крестом, который установил в 1797 году Павел I для протоиереев. За славные дела защиты православной веры в «это безбожное время». Так и сказал. То, что такой крест полагается только священникам – обер-прокурор тактично умолчал.
Николай пожал плечами, Аликс согласно кивнула. Дело завертелось. Извольский убежал к телеграфному аппарату – связываться с епархией, я же поймал своего персонального лакея Прошку – велел вымыть всю семью, обрядить в лучшие одежды.
Разглядев умытую семью, царица тут же предложила оставить жену с детьми во дворце:
– И про тебя, отче, будет меньше дурных слухов ходит, и нашим царевнам будет с кем играть.
Это была даже большая победа, чем я ожидал. Кланялся, припадал к ручке, долго благодарил. А в коридоре поймал Митьку за ухо, прошептал: