Созвездие Чаши

Дильдина Светлана

— Это не он. Я ему «стекло» не доверил.

— А он — тоже сам?

— Тоже я.

— Хм… Хищная ты, рыбка, — усмехнулся Мирах. — Не страшно было — обратно?

— Не страшно. — Повернулся и посмотрел прямо ему в глаза, наглые, желто-зеленые. — Если ты спрашиваешь о том, какой прием вы могли мне устроить. А если о Чаше — да, страшно. И врет тот, кто скажет, что совсем ее не боится. Сколько бы гонору ни было — вот как у тебя.

Мирах кинул в рот белую «горошину». Снова покачал ногой, что-то мурлыкая себе под нос.

— Иди,

рыбка. — Спокойно так. Дружелюбно почти.

Альхели поднялся, сделал несколько шагов, и тут Мирах окликнул его:

— Да, Регор на прежнее место вселился, там, с краю, ему больше нравится. Так что просись к кому-нибудь в «логово», или занимай пустое. Я бы на место Ната посоветовал падать — ну его, Энифа и Хезе он задолбал…

Нат появился на следующий день — Альхели подозревал, его так долго продержали наверху только потому что Нат до последнего притворялся больным. Теперь его грудь и живот пересекал толстой розовой нитью кривой шрам. Сгладится…

Подростки уходили в Чашу, спускаясь по блестящей металлической лестнице. Кто-то смеялся, большинство были серьезными.

И возвращались, не считая, что приобщились к некоему таинству.

А Сверчок смотрел на экран — и думал.

Не бывает в жизни таких небес и земли — небес, меняющих цвет с кислотно-зеленых на ядовито-сиреневые, переливающихся, кольцами и волнами расходящихся. Земли, которая сама вряд ли знает, что выкинет — и будет кроткой, как усталый довольный щенок, или яростной, будто натасканный пес в яме для собачьих боев…

Так и не получалось до конца осознать, что видел — не фильм, а самое настоящее. Благо, пока все заканчивалось хорошо. Но время тянулось, густое, даже вдыхал будто не воздух, а упругую плазму, если бывает такая.

Полторы недели прошло — а будто полжизни.

Он уже знал, что красно-розовый, пахнущий малиной гель хорошо заживляет царапины и не дает образовываться шрамам, кроме разве что самых серьезных. И те сглаживает понемножку.

Этот гель у подростков был всегда при себе — чтоб не звать врача в случае свары между своими…

Конечно, ссоры были обычным явлением. Ладно если до драк не доходило. Теперь Сверчок понимал, почему на него в первый раз так дружно накинулась целая свора — скучно ребятам, а тут развлечение.

А когда Наос и Нашира сцепились из-за пластиночки-книги, форменным образом готовы были друг друга съесть, Мирах вмешался, вырвал пластинку и шваркнул со всей силы об пол — только отлетевшая металлическая заклепка сверкнула.

— Ой, — горестно прошептал Наос, присаживаясь на корточки возле искалеченного напрочь сокровища.

А Нашира гордо и зло сверкнула глазами — и удалилась, как королева.

А еще у них были приметы. Увидеть во сне птицу — готовься к смерти. А если перед выходом в Чашу успеешь отщипнуть перышко-лист с одного из цветов, росших тут давным-давно, еще до любительницы растений

Майи — вернешься целым. Перышек было много, но Майя все равно огорчалась — весь цветок оборвали…

Успевали не все — это ж ведь, когда знак о себе заявит, надо к девчонкам бежать. А заранее оторвать — не считается.

Сверчок и сам порой удивлялся, как быстро он, городской мальчишка, приучился доверять приметам и всякой вроде бы дребедени; скоро поймал себя на том, что старательно вспоминает сны — не было ли знака?

Белые горошины, рассасывались медленно, в голове от них становилось ясно, а тело наливалось легкостью необычайной. Поначалу Альхели думал — наркотик. Еще чего, подняли его на смех. И без того иллюзий хватает — по самую маковку. А это — прочищает мозги. Только в Чашу с такой вот горошиной все равно не выйдешь. Зато можно заранее запастись, так сказать…

— А почему нельзя — в Чашу? — спросил.

— Задолбал ты со своими вопросами, — беззлобно сказал Саиф. — Потому что мозги они прочищают, а на мышцы — обратно действуют, понял? Но голова ясной остается подольше…

Саиф вызывал чувства смешанные. Змеисто-гибкий, высокомерный, задиристый, он был на удивление интересным собеседником. Кроме него разве что Шедар способен был собрать возле себя кружок благоговейно разинувших рты подростков… ну, и Тайгета, когда бывала в духе. Саиф знал все. О звездах, морях, небесных орбитах, даже о банковских операциях. А было ему — пятнадцать. Порой Альхели казалось, что он и собственное имя помнит, только скрывает.

— Кем ты по ту сторону был? — спросил как-то Альхели.

— По-разному… и красть приходилось — нормально, — хитро прищурился Саиф.

— А знаешь-то все откуда?

— Балда! Я и читать любил. И книги, и записи воровал, между прочим.

Голос его, грудной, немного меланхоличный, был приятным для слуха — таким голосом хорошо рассказывать сказки для малышей.

— А может, ты брешешь все? Ну, про самолеты и прочее…

— Может, — Саиф хохотнул. — Только, скажи, разве плохо у меня подвешен язык? Тебе и Мираху в жизни такого не выдумать… а Регору — и не выговорить. Только чтобы складно плести, тоже многое знать надо.

Он посерьезнел, сказал:

— Только я ведь не вру… ну, почти. Я если отсюда выберусь, обязательно убегу и оттуда, куда отправят. Дело свое открою…

— А где денег возьмешь?

— Украду. Не впервой…

Рядом сидели, едва не соприкасаясь плечами — в Чаше быстро привыкали делить общее пространство. Поскольку если от других шарахаться будешь, быстро отправишься на тот свет.

— И откуда взялась эта Чаша?

— Лет сорок назад, — Саиф устроился поудобнее, — На нас грохнулась одна дура с неба. Ушла глубоко в землю. Говорят, это прозрачный, немного мутный кристалл. На месте удара образовалась воронка… ученые долго вертелись вокруг, но половина с ума посходила.