Созвездие Стрельца

Берсенева Анна

Про «сама принимала» Марина сказала не для пущей убедительности: бронхит у нее этим летом случился сильный, и французское лекарство оказалось просто спасительным.

– А я за себя вообще не волнуюсь. – Аленина подружка улыбнулась и сразу же зашлась кашлем. – Подумаешь, эффекты! Лишь бы помогло. Ребенка в школу отправляю, некогда болеть.

Начавшись размеренно, день и дальше катился ровно.

Пациенты сменяют друг друга, ничего серьезного, скоро приему конец, осталось двое, потом поедет на визиты, их сегодня тоже не много: конец лета, грипп еще не начался и хронические болезни

не разыгрались…

Галя отпросилась пораньше – ей надо было проведать мать, которую вчера положили в больницу, – и Марина заканчивала прием одна. Старушка, вошедшая в кабинет последней, напоминала Ольгу Васильевну. То есть внешне, цветом глаз или формой носа, она не была на нее похожа, но по тому облаку-впечатлению, которое приносит с собою каждый человек, казалась просто-таки сестрой ее родной; та же смущенная деликатность. Правда, совсем не похоже было, чтобы она испытывала удовольствие от возможности посещать врачей, только в этом смысле от Ольги Васильевны и отличалась. Какой-то мужчина – сын или, может быть, зять – ввел ее в кабинет, поздоровался и тут же вышел обратно в коридор. Не только она сама, значит, на Ольгу Васильевну похожа, но и обстоятельства ее появления в платном отделении поликлиники.

Звали ее Зинаида Игнатьевна Стрельбищенская, жалоб на здоровье у нее не было, но лишь потому, что «плохое сердце» она болезнью не считала.

– По наследству такое досталось, – объяснила Зинаида Игнатьевна. – Стенокардией и мама моя страдала, и отец. Грудной жабой тогда называли. Оба от нее рано скончались, да в те времена и невозможно было вылечить. Какие тогда лекарства были? Никаких. Ну и обстоятельства, сами понимаете, то война, то вся страна в руинах. А в Сибири у нас хоть и не руины, но тоже не до грудной было жабы.

Пока старушка рассказывала, Марина изучала ее кардиограмму и анализы. По всему было понятно, что идет декомпенсация, состояние ухудшается, и меры надо принимать срочные.

– Сейчас войны нет, – сказала Марина. – А лечение есть, и надо вам его получить. В больницу вам надо лечь, Зинаида Игнатьевна, – пояснила она. – Скрининг сделают, лекарства подберут.

– Что сделают? – переспросила та.

– Полное обследование.

– Так для чего же в больницу? – испугалась старушка. – Я и так анализы сдам. И лекарства в аптеке куплю.

– Анализов много потребуется, – сказала Марина. – А главное, состояние ваше в динамике понаблюдают, иначе лекарства правильно не подобрать.

– Какие теперь больницы! – вздохнула старушка. – В нынешних разве вылечат?

Убежденность, что все больницы теперь плохие и в них не вылечат, каким-то загадочным образом уживалось у нее со знанием о том, что вылечиться в прежние времена было невозможно, потому что не было лекарств, да и обстоятельства не способствовали. Впрочем, взаимодействуя с людьми каждый день в самой существенной сфере их жизни, Марина уже не удивлялась ни странной человеческой логике, ни полному отсутствию таковой.

– Бассейновая больница – отличная, – сказала она. – Терапевты сильные, кардиологи тоже.

– А бассейн мне зачем?

– Бассейновая – это название. Потому что физиотерапия там разнообразная. Страховка у вас с госпитализацией.

Я свое заключение напишу, потом к кардиологу пойдете, он тоже напишет, и, надеюсь, вас положат. Хорошая больница, хорошая, – повторила Марина. – И палату можно взять отдельную.

– Отдельную не надо! – Зинаида Игнатьевна испугалась больше, чем при самом упоминании о больнице. – Что вы! Я и так Андрюшу разорила уже хворями своими.

Андрюша – это, надо думать, сын, который ее сюда привел. Счастливая старость! Что делала бы она, Марина, если бы не папа вечно ей помогал, а, наоборот, самой пришлось бы заботиться о родителях? Каждый раз, когда она думала об этом, ей становилось не по себе. Видеть, как родной человек умирает, знать, что ему можно помочь и одновременно знать, что помочь ему невозможно только потому, что нет денег на лечение… От такого самому умереть впору!

– Какую палату, на месте выясните, – сказала Марина. – Когда получите направление на госпитализацию, то позвоните в больницу, и вам все скажут.

Скорее всего, ей стентирование необходимо. Но это уже не Марине решать.

– Я сына позову, можно? – попросила старушка. – Вы ему все скажете. Я в Москве этой вашей и так не понимаю ничего, а тем более к кому идти, куда звонить.

– Конечно, позовите сына, – кивнула Марина. – Да я сейчас сама позову. Он ведь в коридоре вас ждет?

Она вышла в коридор. Сын Зинаиды Игнатьевны сидел на стуле справа от двери. Марина поняла, что это он, потому что больше никого рядом с кабинетом не было. Он сидел неподвижно, голова его свесилась на грудь. Наверное, уснул, ожидая.

– Добрый день! – сказала Марина. Она забыла спросить его отчество, не Андрюшей же назвать. – Вашей маме надо будет сейчас пойти к кардиологу, чтобы…

Он не вскинулся, не повернул голову, не встал – он, похоже, вообще не услышал ее слов. И не заметил ее появления.

Это выглядело странно. Марина подошла к нему и коснулась его плеча. От ее прикосновения он накренился, как подрубленное дерево, и стал медленно падать в сторону.

– Что с вами?! – вскрикнула Марина.

Она схватила его за плечи, не давая упасть на пол. Хорошо, что у двери стояли в ряд четыре стула – она положила его на них навзничь. Губы у него были синие, лицо белое. От края левой брови поднимался вверх тоненький шрам, от этого даже на мертвенно неподвижном лице выражение оставалось удивленным и то ли насмешливым, то ли недоверчивым. Шрам казался серебряным, это почему-то бросилось Марине в глаза, хотя не имело никакого значения. В момент растерянности всегда замечаешь мелочи – сознание мечется. Что это может быть? Инфаркт, инсульт, внутреннее кровотечение? Да все что угодно!

Марина крикнула:

– Алена! Да кто-нибудь же! Помогите!

Из открытой двери кабинета выбежала Зинаида Игнатьевна. Она вскрикнула отчаянно, по-птичьи, и бросилась к сыну. Ее появление сразу успокоило Марину. То есть не успокоило, а заставило взять себя в руки. Не хватало еще, чтобы у старушки случился сердечный приступ.

– Зинаида Игнатьевна, принесите, пожалуйста, тонометр, – сказала она. – Возьмите у меня на столе.

Та сразу же перестала кричать и побежала в кабинет.