Созвездие Видений
Шрифт:
Не было ни цветов, ни голубизны небес, ни блеска солнечных лучей. Над мутной водой плыл белесый туман. Вдали проглядывали очертания высокого серого здания с зеркально посверкивающими стеклами множества окон.
— Кто это? — послышался вдруг голос Колоса, и Сокол увидел, что его лицо под загаром залилось яркой краской.
Он повернулся. Неподалеку стояла Дива.
Сокол бросился к ней, обнял.
Это было все то же навек любимое им лицо… теперь утончившееся страданием как особенной, несравненной красотой. И она смотрела в его глаза, не
А на них смотрели оторопев. Колос и Фэлкон, и чудилось им, что сейчас, прямо на их глазах, вдруг встретились две души, проросшие из одного семени, которые трепетали, умирали от одиночества в необъятной Вселенной, вились, искали друг друга, и наконец…
Колос отвел глаза, а Фэлкон сказал хрипло:
— Ребята, идите лучше домой поскорее. Ключ-то у вас есть?
И Сокол ощутил, что вот — опять наступило, нахлынуло на них то самое — неодолимое, непереносимое, всегда и везде отделяющее их от других людей; принадлежащее только им двоим — и в бездцах, и в горных высях, то, от чего они не могли отрешиться ни на прежней Земле, ни в черном-космосе, ни в блаженстве Ирия, их последнее прибежище и спасение здесь, на грани смерти, — благодарение их и проклятие!..
На самом краю утеса, крепко упираясь босыми ногами, чтобы удержать равновесие, стояла Меда. Она подхватила свои тяжелые желтые кудри, чтобы их не трепал, не швырял ей в лицо ветер, и, запрокинув голову, смотрела в небо.
А в небе, чудилось, звенел чей-то хрустальный голос, таким оно было высоким, просторным и чистым, и эта беспредельность синевы, эта красота заставляли сжиматься ее сердце и высекали слезы.
Вокруг громоздились причудливые золотистые скалы. Нет, это самые ближние казались золотистыми, а в отдалении меняли цвет, сперва на охряной, потом на серовато-сиреневый и наконец — на густо-синий, сливающийся с синевой небесной.
Гора Птичьих Перьев, Гора Блеска, Утренняя Гора и Вечерняя…
Ветер, которому не удавалось позабавиться с ее длинными волосами, вцепился в платье Меды, рвал его с ожесточением обезумевшего любовника, и особенно яростно теребил широкий и легкий прозрачный пояс, так что Северу, который смотрел снизу, чудилось, что за спиной Меды играют легкие белые крылья.
— Ме-да-а! — позвал он так громко, что от напряжения с головой погрузился в воду. И засмеялся, когда увидел, вынырнув, что она все так же стоит, чуть отклонясь назад, борясь с порывами ветра, упруго толкающего ее в это голубизной подобное небу горное озеро, где ждал Север.
А она все медлила, боролась с ветром, но тот оказался сильнее и наконец все же сбросил ее со скалы.
Север с замиранием сердца следил ее полет: Меда, там, на Земле, носившаяся по ветвям и вершинам, будто птица, боялась сама прыгать в воду с такой высоты и всегда ловила миг, когда ветер пожелает не только сбросить ее, но и мягко донести до самой воды.
Она вошла в волны почти без брызг и тотчас угодила в объятия Севера. И они долго еще нежились на мягкой глади озера, зная, что никто, кроме послушных крылатых леопардов, ничей глаз не увидит их здесь и не спугнет. Ведь сегодня на Ирии был день возрождений, и весь народ
Не далее как сегодня утром, направляясь в горы, Север с Медой встретили Нинну, которая шла к храму в сопровождении своего лишь недавно возрожденного — старшего брата, и рядом с его свежим румянцем и блестящими глазами ее длинные седые волосы и морщинистый лик являли глубокие лета — даже слишком!
— О, Север! — сказала Нинна дребезжащим голосом, с трудом усмиряя одышку. — Рада видеть тебя живым и здоровым после такой трудной экспедиции. А это и есть та красавица, которая последовала за тобою с Земли?
Ее тусклые глаза придирчиво уставились на Меду. Та вдруг смешалась и, чтобы обрести уверенность, схватила руку Севера.
Губы Нинны дрогнули. Север знал, что иногда он и Меда шокируют ирийцев своей откровенной, неприкрытой тягой друг к другу. И Нинна изрекла — но не прямое осуждение, а, как это было принято на Ирии, некую сентенцию, не сомневался Север, принадлежащую кому-то из наидревнейших мудрецов:
— Нрав юных девиц и жен — будто текучая вода. Нальешь в квадратный сосуд — она квадратна. Нальешь в круглый — она кругла…
Меда вздрогнула, но Север подал традиционную вежливую реплику:
— Благодарю за новое знание, Нинна. Желаю тебе счастливого возрождения!
И он потянул за собою Меду, однако Нинна тронула его за рукав кончиками иссохших пальцев:
— Мне было бы приятно увидеть тебя у храма в час моего возрождения. И тебя, чужеземка.
Меда снова вздрогнула, но Север стиснул ее ладонь и почтительно поклонился, ибо никто на Ирин не мог отказать идущему во храм в подобной просьбе:
— Почту за великую честь, Нинна, приветствовать тебя после возрождения. И Меда тоже…
— Да, — принужденно улыбнулась она, — да, бабушка! Теперь передернулась Нинна. Но улыбка ее была по-прежнему мудра и спокойна:
— Мы еще поговорим о том, кого как следует называть. До встречи.
— До возрождения, — откликнулся Север.
Да, солнце скоро пойдет к закату, н надо спешить, чтобы встретить Нинну. Он сказал об этом Меде, и она сморщилась: Такая противная старуха! Зачем она тебе? На нее и смотреть тошно.
— Уверяю тебя, ты ошибаешься! — расхохотался Север. — Вот увидишь! Вот увидишь!..
Когда они на своих крылатых леопардах добрались до Горита, одежда Меды уже просохла и снова пенилась на ветру. Брат Нинны помахал им со ступенек храма:
— О ее возрождении уже сообщили. Жду с минуты на минуту!
— Привет, Север! — крикнул кто-то, и Север увидел Тихона, приятеля еще Старого Севера по экспедициям к ядру Рода, солнца. Он спешил от храма и весь сиял, как новенькая монетка.
— Тихон, брат! — раскрыл объятия Север. — Сегодня твое возрождение! Я и забыл, прости.
— Ничего, я же знаю, как ты занят. Только я больше не Тихон. И путешествовать к ядру Рода больше не стану. В этой жизни мне хочется побывать где-нибудь подальше. Мечтаю о косморазведке. И звать меня теперь — Аскалон!