Спальня королевы
Шрифт:
— А отец? — спросил Франсуа.
Пожатие могучих плеч приподняло огромный воротник из венецианского гипюра, лежащий на камзоле из расшитого серебром фламандского полотна, а приветливое лицо едва заметно нахмурилось:
— Надо молиться богу, чтобы его не слишком долго держали в заключении. А что касается его жизни, я отказываюсь верить, что герцогу Сезару что-то угрожает. Король не возьмет на душу смертный грех, отдав его голову кардиналу.
— Кардинал — священник, — с горечью бросил Людовик. — Он отпустит и смертный грех. Тем более королю!
Маршал
Шевалье был весьма доволен таким проявлением привязанности, но до слез растрогался, когда ему в ноги бросился комочек из розовой парчи и спутанных темных кудрей, называя его «милый друг». Малышка Сильви сохранила в памяти то, как его называла Кьяра де Валэн, и это пробило его обычную флегматичность. Он поднял ее на руки и крепко прижал к груди, пряча несколько скатившихся слезинок за бархатной нежной щечкой…
Рагнель хотел отправиться в дорогу прямо на следующее утро, чтобы в Нанте присоединиться к герцогине. Но ему пришлось столкнуться с настоящей оппозицией в лице объединившихся детей, их гувернера, управляющего замком и госпожи де Бюр, Он еще слишком слаб, чтобы снова скакать по жаре и пыли к госпоже, которая, может быть, уже на пути обратно.
— Ведь мы не знаем, по какой дороге она поедет. Вы рискуете разминуться с ней, шевалье, — уговаривала его госпожа де Бюр. — Самое лучшее сейчас — это ждать ее здесь с нами вместе.
Это были мудрые слова, и Персеваль уступил мягкому нажиму, довольный в глубине души, что он может еще немного отдохнуть после поездки, оказавшейся куда более утомительной, чем он предполагал.
Да еще и Сильви привязалась к нему, как к последнему человеку, который связывал ее с исчезнувшим миром. Людовик де Меркер с удовольствием заметил, что малышка немного отстала от Франсуа и чаще гуляет теперь со своим взрослым другом, который крепко держит ее за руку.
А потом наступил тот благословенный вечер, когда карета теперь уже бывшего епископа Нантского привезла его, герцогиню Вандомскую и мадемуазель де Лишкур. Герцогиня явно была вне себя, а ее фрейлина по-прежнему оставалась безмятежно спокойной и, к несчастью, по-прежнему уродливой…
Герцогиня спрыгнула на землю, освободилась от многочисленных покрывал и коротких накидок, предназначенных для защиты от грязи, так как два дня подряд шел проливной дождь. Она прежде всего отдала приказание собирать вещи и готовиться к возвращению в Париж и только потом обняла детей.
— В Париж, сейчас? — запротестовал Людовик. — Да ведь там жарче, чем где-либо еще, и весь город провонял насквозь!
— Я и не знала, Людовик, что вы настолько изнеженны! Хорошо, можете оставаться
И Франсуаза Вандомская торопливо вошла в дом, предвкушая горячую ванну и свежую одежду. Разговор был окончен.
Детям все рассказал Филипп де Коспеан. Он выглядел намного спокойнее герцогини, но очень скоро стало ясно, что его спокойствие дается ему ценой больших усилий.
— Принцы больше не в Амбуазе, — пояснил он. — Их везут по реке в главную башню замка Венсенн. Нет, — он жестом приказал вскинувшемуся было Франсуа замолчать. — Даже и не заговаривайте о побеге. Это невозможно. Баржа, на которой их везут, охраняется и внутри и снаружи мушкетерами господина де Тревиля под командованием лейтенанта. Если произойдет нападение, у них приказ взорвать ее!
— А наша мать видела короля? — спросил Людовик.
— Да. Он отнесся к ней с большой добротой и заверил, что ей лично и вам ничего не угрожает. Нет никакой опасности ни для вас, ни для герцогства и, разумеется, для богатства самой герцогини!
— А что будет с отцом? — Франсуа едва удавалось сдерживаться. — В отношении его судьбы он тоже дал заверения?
Епископ отвернулся:
— Никаких. Парламент будет судить герцога и Великого приора.
— А что с остальными? — задал вопрос де Рагнель. — Ведь в этом заговоре замешан и брат короля, хотя он и счел приличным выдать всех остальных. Герцогиня де Шеврез, принц де Шале, которого тоже посадили в тюрьму…
Филипп де Коспеан содрогнулся, а на его суровом лице аскета отразился неподдельный ужас. Он перекрестился, а потом пробормотал:
— За принца де Шале остается только молиться. Пусть господь смилостивится над ним, он претерпел настоящие мучения. 18-го числа этого месяца его обезглавили в Нанте на площади Буффе, несмотря на мольбы его матери. Если только можно назвать казнью ту бойню, которую мы видели!
И бывший епископ рассказал, что в надежде отложить исполнение приговора друзья осужденного, которому было всего восемнадцать лет, захватили палача. Но безжалостное правосудие кардинала нашло выход. Одному смертнику — его должны были повесить — пообещали помилование, если он казнит принца. Этот человек никогда не держал в руках тяжелый меч палача и поэтому, чтобы отрубить голову несчастному принцу, воспользовался бочарным топором. Он ударил тридцать шесть раз. Принц де Шале стонал до двадцатого удара…
Страшный рассказ был встречен мертвой тишиной. Госпожа де Бюр поспешно увела Элизабет. Девочка была на грани обморока. Потом Франсуа спросил бесцветным голосом:
— А остальные?
— Госпожу де Шеврез отправили в ссылку в ее замок в Дампьер, под надзор мужа. Что же касается остальных участников заговора, то те, чье имя не назвали, сидят тихонько, а прочие уже давно сбежали. Брат короля женился на мадемуазель де Монпансье при небольшом стечении народа и получил титул герцога Орлеанского. Король издал декрет, что теперь всякий, кто покушается на жизнь его высокопреосвященства, будет отвечать по закону как за оскорбление его величества.