Спарринг- партнеры
Шрифт:
– С кучей денег.
– Точно, с кучей денег. Мне хватило ума вложиться в мировое соглашение с табачными компаниями, когда ты, мои парни и все в офисе были против. Ставка оказалась выигрышной, и снова я сделал правильный ход – утаил денежки от Тильды, да покоится она с миром. Теперь я сбегу с деньгами. Хочешь со мной?
– Очередное предложение?
– Нет, я пошутил. Приободрись, Дианта, похоже, у тебя больше неприятностей, чем у меня, хотя это я гнию в яме, а не ты.
– Как ты надеешься освободиться?
– Что, хочешь узнать? Скажем так: у меня есть серьезный план, и все складывается неплохо.
–
– Не волнуйся, Дианта, визиты адвокатов не ограничены во времени, и потом, ты для меня – лучик света.
– Тогда поговорим об адвокатской фирме. Уверена, тебе любопытно.
– Отличная мысль! Сколько у нас сейчас работает адвокатов?
– Двадцать два, по одиннадцать с каждой стороны. Если Расти кого-нибудь нанимает, Кирк делает то же самое. Это же касается секретарей, ассистентов адвокатов, даже уборщиков. Должны быть одинаковые расходы и распределение голосов. Стоит одному почуять, что другой вырывается вперед, жди беды.
– Почему мои сыновья такие?
– Сколько я тебя знаю, ты не перестаешь задавать этот вопрос.
– Так и есть. Не вспомню ни одного момента, когда они ладили бы. С самой колыбели они воевали друг с другом. Так они приведут фирму к краху, правда, Дианта? Я заглядывал в ваши финансы и знаю, что к чему. Слишком велики издержки, слишком мала прибыль. Ты же помнишь, у меня все ходили по струнке, каждый цент был на счету. Я нанимал лучших людей и был с ними щедр. А эти двое не годятся для управления адвокатской фирмой.
– Не все так мрачно, Болтон. У нас есть талантливые юристы, я годами привлекала таких, благодаря им фирма развивается. Я все еще у руля, хотя и держусь в тени. Расти и Кирк друг с другом не разговаривают, так что все проходит через мои руки, я в фирме главная. В бизнесе всегда так: то прилив, то отлив.
– Наверное.
Он с тоской уставился в потолок и какое-то время сидел молча.
– Что обо мне болтают в городе, Дианта? – спросил он наконец.
– Забавно слышать такой вопрос от человека, всегда плевавшего на чужие слова и мнения.
– Разве не все мы думаем о том, что останется после нас?
– Честно говоря, Болтон, если меня спрашивают о тебе, то всегда в связи с Тильдой и с твоим заключением. Боюсь, люди будут помнить именно это.
– Неудивительно. Если честно, то мне и вправду наплевать.
– Молодчина!
– Странное дело, Дианта, моя совесть спокойна. Не скажу, что мне недостает этой женщины. Когда я о ней думаю, хотя очень стараюсь этого не допускать, то всегда улыбаюсь. Конечно, жаль, что меня сцапали, я наделал глупых ошибок, но я ужасно радуюсь при мысли, что она сейчас глубоко под землей.
– Трудно с этим спорить. Ее никто не оплакивает, даже оба ее сына.
– Она была ужасной стервой. Давай закончим про нее.
– Кажется, мы с тобой никогда не обсуждали ее смерть.
Он, улыбнувшись, покачал головой.
– Нет, и сейчас не станем. Я не доверяю этим клетушкам, отсюда могут быть утечки.
Она огляделась и сказала:
– Пожалуй. Лучше дождемся твоего освобождения.
– Когда я освобожусь, мы с тобой будем друзьями, Дианта?
– Почему нет, Болтон? Ты, главное, не распускай руки. С этим у тебя всегда были проблемы.
Он
– Были, но теперь я староват, чтобы домогаться женщин, ведь правда?
– Нет, по-моему, ты неисправим.
– Это точно. Я уже распланировал свой первый вояж. Отправлюсь в Вегас, сниму пентхаус в высоком сияющем отеле, буду дни напролет резаться в карты, делать ставки, есть стейки, пить хорошие вина и наслаждаться обществом юных дам. Плевать, сколько они запросят.
– Прощай, перевоспитание!
О смерти Тильды Маллой мечтали многие, а не только ее муж, но именно он дольше всех, годами, воображал свою жизнь без нее. После десятилетия бурного супружества он, утратив надежду на мирный исход, принялся планировать ее устранение.
Сначала у Болтона проклюнулся внезапный интерес к ужению форели в горных речках на плато Озарк; его и вправду увлекло это занятие, но далеко не так сильно, как он изображал. По несколько раз в год сначала в компании друзей, а потом вместе с Расти и Кирком он проделывал трехчасовой путь на юг от Сент-Луиса, чтобы арендовать в горах домик, ловить рыбу и пьянствовать.
Это логически привело к приобретению бревенчатой хижины на реке Джекс-Форк на юге Миссури. Болтон не погнушался разыграть комедию, изображая вспышку любви к природе, и со временем искренне полюбил тихие выходные, особенно когда Тильда отказывалась его сопровождать. Жену не прельщала никакая деятельность дальше чем в десяти милях от ее ненаглядного загородного клуба. По ее убеждению, горы кишели сельскими жлобами, рыбная ловля была сугубо мужским дурацким занятием, ее отпугивали жуки и кузнечики, а также отсутствие в пределах разумного расстояния приличного ресторана.
Когда в возрасте пятидесяти семи лет у нее диагностировали ишемическую болезнь сердца, Болтон внутренне возликовал, но сохранил личину заботливого мужа. К его неудовольствию, Тильда стала поправляться: села на растительную диету, два часа в день занималась лечебной гимнастикой и утверждала, что никогда не чувствовала себя так хорошо. Один анализ за другим показывали улучшение состояния и лишали надежды на ее скорую кончину. Болтон сначала впал в уныние, а потом вернулся к прежним своим мечтам о безвременном уходе жены.
Первый ее инфаркт в шестьдесят два года вернул семье надежду на лучшее. Возможность жизни без Тильды, никогда не обсуждалась вслух, но о ней размышлял как сам Болтон, так и оба его сына, не говоря уж об их женах. Тилли-свекровь была навязчивой и вероломной скандалисткой.
Шли месяцы и годы, а вредная бабка все цеплялась за жизнь и даже продолжала с удовольствием злодействовать. Второй по счету инфаркт тоже не смог ее сокрушить, зато все семейство погрузилось в глубокую депрессию.
Уступив давлению, Болтон отправил Тильду из города подальше, в горы, где не было бы ни Интернета, ни телефона, ни даже телевизора – ничего, кроме безделья, невкусной еды и сна. Ей хотелось в роскошный санаторий в Скалистых горах, где лечились от алкоголизма ее подруги, но Болтон настоял на своей рыбацкой хижине. Она терпеть не могла эту дыру и бранилась все три часа, пока муж, сидя за баранкой, молча негодовал и боролся с желанием свернуть с шоссе на проселок и задушить ее в канаве.