Спасатель. Серые волки
Шрифт:
6
Выйдя за ворота изолятора и счастливо миновав молчаливую толпу друзей и родственников, ждавших своей очереди передать сидельцам посылочку с воли, Андрей увидел припаркованную на противоположной стороне улицы серебристую «хондуCRV» и направился к ней. Открыв правую переднюю дверцу, он забрался в салон, окунувшись в тонкий аромат французской косметики. О том, какими ароматами обдало в этот момент Марту, он старался не думать. Не думать, к слову, было легко, а главное, безопасно, потому что не больно.
– Привет, – сказала Марта.
Она сидела за рулем, по обыкновению
– Привет, – бесцветным голосом откликнулся он и, помедлив, добавил: – Спасибо.
Последнее слово было просто данью вежливости: он вовсе не испытывал благодарности, которой, несомненно, заслуживала Марта. Он вообще ничего не чувствовал, как будто ему вкатили слоновью дозу новокаина или какогото другого, куда более мощного анестезирующего средства. Что до факта его освобождения изпод стражи, то Андрея он не обрадовал и не огорчил: ему было все равно. Он знал, что со временем это пройдет, что во всем этом рано или поздно придется както разбираться и что помощь Марты в этом разбирательстве может оказаться неоценимой, но сейчас ему было просто все равно.
– Сигареты есть? – спросил он.
Марта молча протянула ему пачку. Сигареты были его марки. Сама Марта курила длинные тонкие «суперслимз»; во времена их супружества Андрей употреблял крепкий «честерфилд», сменив его на более легкий сорт уже после развода. Но Марта держала на ладони пачку именно тех сигарет, которые он покупал уже два с половиной года подряд, что служило очередным доказательством истины, и без того известной Андрею Липскому: несмотря ни на что, он до сих пор оставался ее любимым хомячком.
Он небрежно, коекак, разорвал целлофановую обертку и сунул ее в пепельницу под приборным щитком. Делать над собой очередное усилие не пришлось: Марта сама все так же молча протянула ему зажигалку и даже высекла огонь. Убедившись, что сигарета прикурена нормально и уже не погаснет, она включила зажигание, передвинула рычаг автоматической коробки передач и плавно тронула машину с места.
– Извини, что долго, – сказала она.
– Всего неделя, – равнодушно откликнулся он, скользя невидящим, неузнающим взглядом по пробегающим мимо, ежесекундно меняющимся, знакомым с детства перспективам московских улиц.
– Это скотство – неделю держать человека в камере следственного изолятора, не имея против него не то что ни единой улики, а даже хоть както мотивированных подозрений, – сквозь зубы сказала Марта, глядя на дорогу. – Мне не впервой сталкиваться с полицейским произволом, но такое…
– Перестань, – попросил Липский. – Меня даже не били.
– Правда?
– Ну, почти. Почти правда. Почти не били.
– Это одно и то же.
– Да? – вяло удивился он. – Слушай, а выпить нет?
– В бардачке, – лаконично ответила Марта.
Это сообщение пробило крошечную брешь даже в казавшейся неуязвимой броне его равнодушия. Удивленно покосившись на восседающую за рулем златовласую богиню, Андрей сунулся в бардачок и обнаружил там квадратную бутыль «баллантайн». В данной ситуации куда более
Свинчивая алюминиевую крышечку, он подумал, что Марта наверняка запаслась бутылкой специально для него – вполне возможно, чтобы отпраздновать его освобождение из узилища. Эта мысль заставила его торопливо поднести горлышко ко рту и сделать большой глоток. Это оказалось недурно, и за первым глотком последовал второй, еще более основательный. Марта покосилась на него с легким испугом; Андрей это заметил, но реагировать не стал: ему было все равно, да и виски, хоть и не паленый, а самый что ни есть качественный, уже начал действовать. По крайней мере, эта неотвязная картина: он вбегает в палату, от дверей которой таинственным образом исчезла охрана, и прямо на пороге едва не спотыкается о Лизу – слегка потускнела, словно ктото, смиловавшись, наконец задернул ее занавесом из полиэтиленовой пленки. Пленка была совсем новенькая, чересчур прозрачная и позволяла разглядеть множество деталей: открытые глаза Лизы, черную дырку у нее над переносицей и даже четкий, с крупным, как на грузовой покрышке, рисунком протектора след ботинка, оставленный убийцей, по небрежности наступившим в кровавую лужу.
Он снова приложился к бутылке, на этот раз с ясной, четко осознаваемой целью, подождал несколько секунд и понял, что находится на правильном пути: картинка еще немного помутнела, утратив четкость очертаний и уподобившись едва различимой древней фреске на стене полуразрушенного храма.
– От меня, наверное, здорово воняет, – сказал он, с радостью чувствуя, что снова может говорить не через силу, почти не напрягаясь.
– Теперь – да, – сдержанно ответила Марта. – Может быть, хватит?
– Может быть, да, может быть, нет, – сказал он и, сделав еще один глоток, глубоко затянулся сигаретой. Пить на ходу было неудобно, горлышко то убегало, то, внезапно перейдя в контратаку, норовило выбить передние зубы, два из которых и так были искусственными, служа напоминанием о погрузившемся в океанскую пучину золоте компартии. Но упорство является неотъемлемой чертой характера любого уважающего себя журналиста, и Андрей Липский обладал этой чертой в полной мере. – Видишь ли, Мартышка, это спорный вопрос, ответ на который зависит от обстоятельств – таких, например, как закуска… Слушай, а ты куда меня везешь?
– К закуске, – проворчала Марта. – Домой, куда же еще?
– Давайка помедленнее, – сказал Андрей и, спохватившись, добавил: – Если, конечно, ты не очень торопишься.
– Я не тороплюсь, – сказала Марта. Возможно, это была ложь, но уличать в ней свою бывшую супругу Андрей в данный момент не имел ни малейшей охоты, тем более что прозвучавший ответ был именно тем, который его целиком и полностью устраивал. – А в чем дело? Я думала…
– Не сомневаюсь, – перебил ее Липский. – Я в курсе, что за тобой числится эта полезная привычка. А вот я не думал уже давненько и теперь испытываю настоятельную потребность этим заняться.