Спасатель
Шрифт:
Поставив сумку, куда велела женщина, Витька Юдин присел вежливо на диванчик у стола возле иллюминаторов (их два, будто у каюты было два глаза, глядевших в прибрежную темнотень). Парень (бородач), с которым столкнулись на причале и который поднёс сумку другой девице, тоже никуда не уходил. Оба ждали: попросят хозяйки каюты их отвалить (Витьке Юдину – на корму по правому борту) или нет? Одна из девиц говорит другой:
– Напротив каюты есть душ. – И вышла, а им ни слова.
Другая тоже на незнакомых парней – ноль внимания: сидит на койке, роясь в багаже, что-то достала и ушла, а они оба всё незамеченные. Но и не выгнанные. Первая вернулась. Села у стола и закурила. Крашеная блондинка.
Лёха погладил бороду и посмотрел на Юдина, и ему, ещё не знавшему этого человека, показалось, что с точно таким парнем он как-то подрался в порту. Может быть, тот? На бабу Лёха не претендует, а вот девчонка… Таких много у них в посёлке каждую путину. В белых халатах. И на заводе рыбном, и в столовке, и в клубе, и в бараках, и на сопках в ковылях с местными парнями, которых каждый сезон нехватка. Первый раз Лёха ушёл на сопку в шестнадцать лет.
Толстая дверь в душ закрылась плотно, надёжно за Надеждой. Не видимая Лёхой Надя вытерлась мохнатым полотенцем. Всё позади: дощатый барак, луна над Шикотаном… Уезжала она на восток – каркала родня: «Добром не кончится…» Оказалось: работа почти сутками в резиновых сапогах, в холодной воде. Весь посёлок – сплошной девчатник. Денег заработала, ни разу не простудившись. Под финал, – смелая, туристка, подалась рейсовым пароходом на отсмотр достопримечательностей: сопка Любви, Ключевская сопка, где до сих пор случаются извержения вулкана. Будет что рассказать. Девчонки, с которыми Надя в одной каюте с Шикотана ехала, вернее – плыла, ещё правильнее, шла по морю-океану, решили подзадержаться на Востоке. Какие-то моряки посулили им работу на сухогрузе. Надю не проведёшь: раскусила, какого характера могут быть эти заработки, а потому приобрела билет до Владивостока. Оттуда она и полетит самолётом домой, полная светлых впечатлений.
– Какой солёный душ! – воскликнула Надя, вернувшись в каюту, и удивилась: парни ещё тут.
Один необыкновенно видный с бородой. Второй – тоже ничего, с большими плечами… Может, они знакомые этой женщины, потому и багаж помогли дотащить? Надя сделала вывод: у неё всё так хорошо закончилось на этом востоке! Смешно сказать: девицей уезжает! Но об этом никто её, конечно, не будет спрашивать! Ха-ха-ха!
Августа курила. В каюте по тяжёлым китайским портьерам гулял ветерок невидимой, но исправно работающей вентиляции. Дым от сигареты поднимался и уплывал в неё, а после – в море, где он, наверное, садился на крылья жадным альбатросам, улетал на плавбазу. Там в наклон над вонючими бочками долгий сезон отстояла Августа, складывая селёдку серыми спинами одну к другой…
Корабль плыл… Среди темноты подвижного, по-великаньи верещащего моря, он продвигался по курсу, как надо: не торопился и не медлил, а просто шёл себе туда, где его ждёт неизбежно тёплый (и зимой) причал. Августа загасила сигарету и подмигнула Витьке Юдину.
Он-то думал: суровая женщина, докурит и выгонит, и они с этим парнем пойдут пустым освещённым судном искать каждый своё законное место… Судно называется «Ильич». Не раз с этого «Ильича» для Витьки начинался далёкий Владивосток, дорога вдоль побережья в бухту Светлую, где и родился, и прожил все свои двадцать четыре года удачливый парень Витька Юдин. Из лёгкой сумки добыл портвейн и стакан, который превратился, точно матрёшка, в пять мал мала меньше. Женщина улыбнулась. Взяв один, покрутила в сверкавших новым золотом руках, рассматривая сгорбленных японок,
– Мне, чур, самый большой!
Юдин посмотрел в её смеющиеся глаза и, как ожёгся. Налил всем. Пятый стаканчик, вроде, лишний, остался в стороне, кого-то поджидая.
– Сайры не было в этом году, – сказал Витька на пробу, но не ошибся.
– Погодные условия, – подхватила Августа.
– Ой, у нас на Шикотане, в Крабозаводске, было цунами! Мы на сопки лазали, но так ничего и не произошло! – восторженно сообщила Надя.
– У нас все причалы смыло, – сказал Лёха. – А в Крабозаводске не может быть такой волны: там закрытая бухта.
– А ты на каком острове был? – спросила девушка.
– Почему «был»? Я живу на Кунашире. Я местный, родился на Курилах.
– А-а… А я из Гусь-Хрустального.
– Что за Гусь?
– Город недалеко от Москвы…
– Зато селёдки было полно, – сказал Витька Юдин.
– Да, – согласился Лёха, навалясь на стенку, чтобы лучше видеть рядом сидевшую девочку. – Шли мы как-то с полным тралом… А тут шторм. Ох, и мотало нас (курс сразу потеряли). Выбросило бы на скалы, да боцман догадался, штурвал закрепил. По кругу ходили. Стихло, выползли из кубрика: ба, первый снег! Отчаливали: на берегу трава зеленела, а тут всю палубу замело, – он говорил, успевая ловить восхищение в Надиных глазах, прикидывая: пошла бы она с ним в ковыли?
– Пьяные были все, что ли? – засмеялся Юдин (вот кого не проведёшь) – …если «курс потеряли»… На чём ты?
– На МРТ [6] , – немного обиделся Лёха, – кого ещё может так валять?
– Не скажи, джонки у япошек мельче.
– У них плавучесть.
– Я – на рефе [7] , – сказал Витька.
– На каком?
– На «Мише Совенко».
– Видел, вы у нас на рейде стояли, – сказал парень и отомстил: – Ну, и корыто…
– Да, ржавенький, – согласился Юдин, – но пока ходит. Я полгода не был на берегу, – добавил как-то грустно, – забыл, как по суше ходить, не качаясь. От Владика шли до Курил, а потом – на Магадан…
– Ох, и надоела эта рыба за сезон… – сказала Августа.
Она не стала рассказывать про бочки, про соль на руках и на губах, про ноги в резине, по колено в воде, и про шторма, про шторма… Юдин смолк обрадованно: женщина улыбнулась кротко, и его снова, как обожгло.
– Ну, что? – спросил хитро Витька, зная, – сейчас он удивит попутчиков! – Знакомиться пора!
Засмеялись от неожиданности, от удовольствия. Чужие люди, имён друг друга не знают, а разговорились! Всё – путина… После неё, как после ада, есть рай. Ад – рай. Счастье на земле состоит из этих двух слов…
– Меня – Августой, – сказала Августа так легко, будто всю жизнь только и делала, что знакомилась с рыбаками на идущем ночным морем судне.
Портвейн кончился.
– По второму кругу надо бы, за знакомство, – сказал Лёха.
Он представил, как уходят они с этим парнем (назвался тот и по фамилии, чего Лёха в такой ситуации никогда не делает), а девчонка эта (звать Надеждой) останется здесь в крепко запертой каюте, разрушив кое-какие его, только возникшие надежды.
– Знаю бармена, каюта по левому борту, – сказал Витька Юдин.
В прошлом году в это же время он также шёл на Владик с Камчатки. Но не знал он пока, что знакомый бармен списался, а в каюте по левому борту вместо старика живёт молодой.
– Пошли! – поднялась Августа.
Так сказала, словно не было в прошлом воняющего тухлятиной рыбного цеха, где ей платили «рубль за рубль». Не было и кубрика, где в тусклом свете сплошной ночи людей, как сельдей в бочке… И кто бы мог подумать: такое счастье – корабль мечты, шикарный и не призрачный. Снег с ветром шарахался в надёжно задраенные окна. Жизнь показалась широкой, как моря.