Спасенные любовью

Картленд Барбара

— Прошу вас подождать здесь. — Теперь голос полковника звучал серьезно, почти сурово.

Лючия осмотрелась. Комната была обставлена удобной дорогой мебелью, пол покрывали небольшие коврики с великолепным орнаментом: несомненно, прежний хозяин дома был не только богат, но также имел утонченный вкус.

Неужели сейчас откроется дверь и она увидит его, дона Карлоса? Лючия непроизвольно начала приглаживать волосы и заволновалась, что ее кожа погрубела и покраснела после столь длительного пребывания под открытым высокогорным

солнцем. Обычно в Кито она старалась укрыться от зноя и прямых солнечных лучей. Она решительно сняла с себя дорожные перчатки и нервно скомкала.

Ей хотелось видеть недоумение на лице дона Карлоса. Едва Лючия подумала о нем, как знакомые шаги за дверью заставили ее вздрогнуть. Двери открылись, и он вошел в комнату. Увидев его, девушка почувствовала, что не может тронуться с места.

— Лючия! Это действительно вы? Признаться, я подумал, что Соуверби решил подшутить надо мной, когда сказал, что вы ждете меня в гостиной.

— Я… я должна была предупредить вас.

— Меня? О чем?

Лючия подняла на него глаза: дон Карлос стал еще красивее, чем тогда, в день своего отъезда.

— С вами все в порядке? Надеюсь, раны больше не беспокоят вас?

Он улыбнулся в ответ:

— Как видите, в порядке. Только я не понимаю, как вы меня разыскали.

— Сеньора Мануэлла Саенз была уверена, что вы должны находиться где-то здесь.

— Мануэлла! Да, она необыкновенно умна и может дать неплохой совет.

— Я пришла к Мануэлле, узнав, что вы не… что вы не тот, за кого себя выдавали.

— Хорошо, ну а вы-то как узнали об этом?

Лючия запнулась, и дон Карлос спохватился:

— О! Простите меня! Вы, очевидно, страшно утомились в дороге. Во-первых, вы должны немедленно сесть. Во-вторых, сейчас вам принесут что-нибудь поесть; вам необходимо отдохнуть и подкрепить силы, и это важнее всего.

— Боюсь, когда вы узнаете цель моего визита, вы не станете меня уговаривать сначала отдохнуть. Я хочу вам сказать, что… Господи, а вдруг уже поздно? Нет, не поздно… Но как я боялась, что вовремя не успею!

Дон Карлос внимательно слушал ее сумбурную речь, не сводя с нее глаз, и Лючия взволнованно продолжала:

— К моему отцу пришел один человек. Испанец. Я случайно… Нет, не случайно. Я умышленно подслушала его разговор с моим отцом. Так вот, испанцам стала известна ваша приверженность к республике и Боливару.

— Вы слышали имя этого человека?

— Да, его звали дон Гомес.

— Знаю такого…

— Они приготовили вам ловушку. Испанцы уверены, что рано или поздно вы обязательно вернетесь к ним, и планируют передать через вас какую-то ложную информацию для генерала, что, по их расчетам, приведет к разгрому всей республиканской армии.

— А с какой стати дон Гомес выложил все это вашему отцу?

— Он пришел уговорить его продать им оружие, которое находится здесь, в заливе, на корабле моего отца. Ну и проговорился…

—

Кажется, начинаю понимать. После этого вы бросились к Мануэлле Саенз и все ей рассказали?

— Я просто считаю ее единственным человеком, который может оценить ситуацию и принять правильное решение.

— Это она послала вас сюда?

— Она сказала, что я просто обязана это сделать, иначе вы просто не поверите, если это сделает кто-нибудь другой, а не я.

Ей показалось, что дон Карлос чем-то взволнован, и, не понимая в чем дело, она встревоженно спросила:

— А… что-нибудь… что-нибудь не так?

Поскольку дон Карлос не отвечал, девушка продолжила рассказ:

— Итак, возможно, это было глупостью с моей стороны. Я могла бы написать письмо и передать его вам через солдат. Но я… тогда я не думала об этом.

Что-то в ее голосе заставило его собраться, и он быстро ответил:

— Нет, нет, что вы! Это сообщение нельзя было посылать в письме! Это безрассудство — слишком многое поставлено на карту, и вы абсолютно правильно сделали, что приехали сюда лично. Очень смелый поступок, мисс! Я не знаю ни одной женщины, у которой хватило бы духу в одночасье пуститься в путь из Кито в Гуаякиль.

— Честно говоря, у меня не было времени на раздумья, — тихо ответила Лючия.

В его глазах снова появилось такое же выражение, как и тогда, когда он узнал, что послала ее сюда Мануэлла Саенз. Лючия почему-то почувствовала робость, и ее щеки залила краска смущения.

— Все-таки присядьте, — настойчиво повторил он.

Только сейчас она поняла, что все еще стоит, и почти автоматически опустилась на стул, слыша, как дон Карлос, приоткрыв дверь, отдает приказания слуге. Вернувшись, он присел на софу возле Лючии.

— Моей благодарности нет предела. Кажется, я вам уже говорил это не один раз и с удовольствием повторяю снова. Скажите, а вы очень удивились, когда случайно услышали, что я не тот, за кого себя выдавал?

— Я была… я была счастлива… И очень рада. Не знаю почему, но мне все время казалось, что вы не должны, не можете поддерживать режим угнетения и жестокости…

— Знаете, мне хотелось рассказать про себя еще тогда, в павильоне, когда вы начали читать мне книги. Я же заметил, что в наших беседах вы всегда избегаете разговоров о том, что происходит в городе, за пределами вашего дома.

— А я, в свою очередь, всегда считала, что любое упоминание о победе Боливара и о празднике в Кито может вам только повредить, — тихо, почти неслышно ответила Лючия. — Вы были так больны… Порой, казалось, безнадежно больны. Знаете, иногда я думала, что вы умрете…

— …И мне опять представилась возможность поблагодарить вас за то, что я жив.

— Вы забыли о Жозефине, которая, оказывается, была прекрасно осведомлена о вашем политическом выборе.

— Жозефина знала? Это невозможно… Откуда?