Спаси
Шрифт:
– Эй, Редж, - шепнула Лера, взяв меня под руку. – Смотри, вон картина, ради которой весь этот сыр-бор. Пойдем, поглядим.
Я безвольно потащилась за ней, цокая каблуками по мраморному полу. Я прямо таки чувствовала алчные и поедающие взгляды всех мужчин, которые были направлены не только на Леру, но и на меня, что было странным. Мой дискомфорт только возрос, и мне ничего не хотелось больше, чем вернуться домой.
Когда мы остановились перед картиной, я вздохнула и перевела дух. Она была большой, вставленной в золотую раму
Картина выглядела сочно. Яркие зеленые краски, крупные мазки, показывающие летнюю траву. Густое голубое небо с легкими, пушистыми облаками. Большое, прозрачное серо-синее озеро, у которого сидит беззубый мальчик, обернувшись через спину и смотрит прямо на тебя. У него глубокие голубые глаза, перекликающиеся с цветом неба, и я сразу проникаюсь нежностью к нему. Мальчишка ясный, открытый и невинный. Такой непосредственный.
Я склонила голову набок, вглядываясь в картину. «Пятница в три» - название. Что же было в пятницу в три?
Мой воспаленный мозг не хотел думать, поэтому я отвернулась от картины и поймала у проходящего официанта бокал шампанского. Опрокинув внутрь жидкость с газиками, я посмотрела на Леру, которая, сощурившись, глядела на картину.
– Он все-таки мастер. Так прописать каждую деталь, - заключила подруга, повернувшись ко мне. – Эй, ты что, уже напилась?
– Нет, - огрызнулась я. – Я же должна скрасить свое одиночество чем-нибудь.
– Слушай, Редж, когда ты болеешь, то становишься такой сукой, - покачала головой Лера, цепляя бокал шампанского у другого официанта. – Пей больше, может, подобреешь.
Я фыркнула, поставив пустой бокал на поднос.
– Когда начнется официальная часть? – поинтересовалась я. Если честно, то мне уже хотелось увидеть этого художника.
– Через пять минут. Я познакомлю тебя с ним – он рисует очаровательные портреты, может, договорюсь насчет тебя, - подруга подмигнула мне, и я подняла бровь.
– Правда? Это круто.
– Знаю, - самодовольно ответила подруга и, выпив шампанское и оставив бокал, взяла меня под руку и отправилась нарезать круги по залу.
Я не обращала внимание на картины, повсюду пестревшие и горделиво висевшие, я обращала внимание на богато одетых женщин, на их кричащие о богатстве наряды, пафосные лица и роскошные прически. Вздохнув, я поняла – это все маски, притворство. За кучей денег скрывается обыкновенная замарашка, которая ничего особенного из себя не представляет. Нет личности, действительно личности, которая бы, несмотря на свой внешний вид, выделялась бы умом, а не деньгами.
Но а с другой стороны – что я хотела? Это выставка, прием, где специально собраны сливки общества, не только нашего, но и зарубежного – я слышала иностранные языки в разговорах.
Подавив тяжелый вздох, я услышала, как оркестр стал стихать. Народ понемногу начал подтягиваться к небольшой сцене, и мы с Лерой направились туда, но не стали подбираться
Через несколько секунд на нее взошел уже немолодой, но весьма привлекательный мужчина. Его светлые волосы, расчесанные и уложенные набок, сверкали в свете огромной хрустальной люстры. Глаза за полукруглыми стеклами очков были добрыми, мягкими.
Одет мужчина в простые брюки песочного цвета и узкий пиджак темно-синего, подчеркивающий его аристократичную бледность. В нем чувствовалась некая надменность, но он тут же улыбнулся, обнажая крупные фарфорово-белые зубы и подошел к микрофону. Тут же раздался шквал аплодисментов.
Лера заулыбалась, увидев его.
– Это Алекс.
– Да я уж поняла, - шепнула я. – Он такой… с иголочки.
А Александр тем временем начал говорить:
– Спасибо вам, дамы и господа, за то, что в этот праздничный день решили посетить мою выставку, - у него был звучный голос, раскатами грома перекатывавшимися по залу. – Я благодарю каждого, кто сейчас стоит здесь и может лицезреть мой труд. Все картины, что представлены – результат моих бессонных ночей, но самое главное мое детище – «Пятница в три».
Раздались аплодисменты еще громче прежних. Я тоже похлопала и опустила руки на юбку платья.
– Эта картина очень многое значит для меня. Когда-то, словно в другой жизни, я видел этого мальчонку, смеялся вместе с ним и проводил столько времени, сколько мог. Но самое наше любимое занятие происходило в пятницу, в три часа. Мы ехали с ним на озерцо и рыбачили, рыбачили до последнего алого всполоха заката.
Во мне что-то екнуло. Я уже слышала это.
– Сейчас мальчонка вырос. Но пятницу в три я не забуду. Встречайте, улыбчивый паренек, голубоглазое чудо, так сильно возмужавшее и похорошевшее – мой племянник, Адам Домбровскис!
Я видела, как хлопают люди. Я видела их наклеенные улыбки, сверкающие взгляды. Но я не слышала ничего.
Тошнота мгновенно подкатила к горлу, встала противным комком, когда на сцену поднялся молодой человек в темно-синем, идеально сидевшем и облегающим во всех местах костюме. Его темные волосы, всегда бывшие в культурном беспорядке, были умело причесаны и уложены. На руке сверкали дорогущие часы.
Он обвел надменным и самоуверенным взглядом народ, послал широкую улыбку, которая не затронула его ледяных глаз.
Я думала, это шутка. Злая шутка судьбы.
Я молча смотрю вперед, не осознавая, что сжимаю юбку. Я вижу шевеление губ Адама – он что-то говорит – но я не слышу, что именно.
Мой мир медленно, но верно останавливается. Я все так же смотрю перед собой и не понимаю, что происходит.
Все рушится. Ноги будто бы вмерзли в пол, разум затопили волны ужаса и неуверенности. Но сердце колотилось, как бешенное. Тело сжимается в тиски, мои кости, кровь, разум – все застыло. Я тяжело вздыхаю, пытаясь подавить начинающуюся истерику.