Спасибо, мы сами
Шрифт:
Он тогда заканчивал третий курс. На улице, абсолютно, как в кино, познакомился с девушкой - на бегу открылась сумочка, высыпались какие-то мелкие женские безделушки, он бросился помогать и... В тот день они гуляли всю ночь, и он, пьяный от любви, слушал все, что она говорила. Катя оказалась будущей медсестрой, без остановки рассказывала про учебу, про родителей, про подруг, но вдруг осеклась и замолкла.
Он тактично попытался выяснить в чем дело. Оказалось, что после лекций Катя иногда подрабатывает санитаркой в доме престарелых. Работа неблагодарная, грязная, платят
"Понимаешь", сказала она тогда, "я, когда отработала первый день, чуть не поклялась никогда больше туда не приходить. Там есть старушки, которые уже не встают. Давно. Растения, местные зовут их овощами. И мне пришлось переворачивать их, обтирать, менять им простыни... Запах еще можно вытерпеть, но остальное... Знаешь, ты счастливый человек, наверное, ты никогда не видел пролежней во все тело, струпья, шелушащуюся желтую кожу. Я не особенно брезгливая, но тут дважды приходилось прерываться... выворачивало. Еле дотерпела до конца смены".
И что, спросил он, отказалась?
"Нет", просто ответила Катя, "потом дома, я подумала... ну, кто-то же должен это делать.
Старушки же эти ни в чем не виноваты..."
– Мало? Хорошо, смотрите еще.
Эту историю рассказал ему старый школьный товарищ. После десятилетки пути их разошлись - Олег поступил в военное училище, пропал на три года ни слуху, ни духу. И вдруг неожиданный звонок... оказалось он, только-только, буквально вчера прилетел из Ханкалы. Оттрубил свою командировку, вернулся живой и невредимый, - только вот руки все еще дрожат, а перед сном он, стараясь не показать жене свои страхи, незаметно проверяет окна... вдруг не закрыты. Привычка.
Наверное, не самый лучший пример - война, агрессия, смерть, да и черт с ними!
Чехи пришли в Камай-Юрт под вечер. Федералов там не было, а из всей власти - три чеченских милиционера во временном здании комендатуры. Их разоружили и куда-то увезли. А потом боевики наведались в поселкоый медпункт, под него отдали местную школу - все равно детям не до учебы сейчас. Чехам не хватало бинтов и лекарств, и не собирались они никого убивать, но бойкая русская врачиха почему-то наотрез отказалась впустить их. Выбить хлипкую дверь не составило труда, и все бы обошлось, но докторша словно сама лезла под пулю. Звуки выстрелов привлекли внимание проезжавшего неподалеку патруля питерского омона, и боевикам пришлось из поселка срочно уходить, прихватив лишь десяток перевязочных пакетов.
Несговорчивость врачихи стала понятной лишь после того, как омоновцы обыскали бывшую школу. В дальней комнате прятался раненый дезертир простой русский паренек, насмерть запуганный непонятной войной. Нога у него уже начала заживать, и через неделю-другую он собирался домой. Когда чехи принялись колотить в дверь, докторша сказала ему спрятаться и ни в коем случае не выходить.
– Опять мало?
Он вообще старался не вспоминать об этом дне. Никогда.
Они всей группой провожали Костика в хоспис. Ребята остались в холле, а он и староста группы Сонечка поднялись с Костиком в палату. Надо было посмотреть,
Диагноз Костику Берзину поставили уже в шестнадцать. Саркома легкого. Родителей у него не было, а тетка, номинально исполнявшая обязанности опекуна, сама не вылезала из больниц.
Поначалу еще теплилась какая-то надежда, но через год уже все стало понятно. Из онкоцентра Костик ушел сам, подписав какие-то бумажки - врачи пытались оградить себя от ответственности.
Ему просто надоело постоянно ловить на себе сочувственные взгляды. Да и умирать в родных стенах как-то проще.
Но через месяц выяснилось, что не так уж и проще. Страшные, бесконечные ночи, когда летит в корзину уже третий измазанный в крови платок, когда духота цепко берет за горло... И пустота вокруг. А когда приходят друзья, то опять - все те же сочувственные взгляды, вздохи, нарочито бодрый тон.
В хоспис Костика направили еще в онкоцентре. Он бережно сложил бумажку - он вообще был аккуратист, - но не думал, что она когда-нибудь понадобится.
А вот понадобилась же.
Костик ушел по широкому коридору к своей палате, а он с ужасом смотрел на людей. Их было много вокруг, молодых и не очень, и даже совсем старых, людей, пришедших сюда умирать. Они были спокойны и деловиты, они дружелюбно говорили друг с другом, шутили, даже смеялись! Те, кто еще оставался на ногах, ухаживали за другими.
Но больше всего его поразил персонал. Такие же спокойные и веселые ребята, неизвестно в каких глубинах своей души утопившие бесполезную жалость. Они просто приходили сюда, к умирающим, чтобы те не чувствовали себя одинокими, помогали им... нет, не доживать, просто жить!
Все они были добровольцами. Все они работали бесплатно.
Он не смог себя заставить прийти в хоспис снова - боялся, что не сможет так скрывать свои чувства. А вот Сонечка, староста была там с Костиком до самого конца.
– Еще? Или хватит.
– Остановись, человек. Объясни, что ты хочешь этим доказать?
– Разве непонятно?
– Уважение к старым и немощным говорит только о том, что вы цените людей с большим жизненным опытом и стараетесь максимально растянуть срок их жизни, чтобы они успели передать свои знания как можно большему числу учеников. А что до ухода за больными, инвалидами, умирающими - вообще любыми неполноценными членами общества...
– Наблюдатель покачал головой, ...и это говорит не в вашу пользу.
– Как это?
– Просто. Если ваша цивилизация может позволить себе тратить время и ресурсы на заведомо увечных своих представителей, которые не способны ничего создать, то вполне естественно предположить, что вы считаете себя достаточно сильными и обеспеченными ресурсами для этого.
Обычная самоуверенность молодой расы, самоуверенность, возведенная в принцип. Очень опасное качество. Столкнувшись с нехваткой ресурсов, вы в первую очередь будете стремиться отнять их у других, а не ограничивать себя. А при вашей чудовищной плодовитости... Так что ни милосердия, ни каких-либо проявлений терпимости, я здесь не вижу, скорее наоборот. А вы, Палач?