Спасите наши души

Черемис Игорь

Я невесело улыбнулся, давая понять, что совсем не шучу. И Денисов мой намек считал мгновенно.

– Да... – пробормотал он. – Идея интересная, но Запад сразу же поднимет вой о возвращении репрессивного механизма. Они и так Комитет поливают помоями регулярно.

– А нехай клевещут, – отмахнулся я. – В эту категорию надо ещё и тех прописать, кто напрямую финансирование от враждебных государств принимает. Пусть пока таких не выявлено, но в эту категорию можно записывать и тех, кто, допустим, печатается в эмигрантских журналах – ведь за публикацию положен гонорар, так что пусть докажет, что ему этот

гонорар не выплатили. Есть у меня данные, что среди этих людей существует целая система взаимозачетов – одни тратят на Западе, а потом компенсируют уже здесь, рублями.

– Это можно доказать? – встрепенулся Денисов.

– К сожалению, пока нет, в основном лишь мои догадки, – я покачал головой. – Но если вы дадите разрешение, я собираюсь серьезно заняться этим направлением... если мне и Степанов поможет, то, думаю, быстрее управимся. Но есть шанс, что это ложный след.

– Жаль, если ложный... – согласился он. – Степанов, ты не против поработать с Виктором по этому направлению?

Вот как – уже не Орехов, а Виктор. Расту.

– Нет... вернее, да... – от волнения Макс запутался в отрицаниях. – В общем, я готов, товарищ полковник.

– Вот и хорошо, – Денисов снова одобрительно кивнул. – Тогда порешим так: во вторник вы с утра приносите мне свои предложения – на бумаге, письменно, в перепечатку не отдавайте. Мы их смотрим, обсуждаем, правим – и я подам рапорт выше. И план мероприятий по выявлению каналов финансирования антисоветской деятельности со стороны Запада не забудьте.

– Скорее всего, там и первый отдел со вторым лишними не будут, – Макс соображал быстро.

– При необходимости всех мобилизуем, – оскалился Денисов. – Так что берите по максимуму. Свободны!

Я понимал его радость. Денисов не был дураком, солдафоном или недалеким служакой и хорошо понимал перспективы того, что я предложил. В кои-то веки его подчиненный выдал годную идею, которая позволяла в буквальном смысле вытащить «Пятку» из того загончика с артистами и учеными, в котором она обреталась, и сделать это управление серьезным игроком в войне здешних башен. Думаю, за выходные дни полковник поговорит не только с Алидиным – чтобы не прыгать через голову непосредственного начальника, – но и с руководителем общесоюзного пятого управления КГБ, генерал-майором Филиппом Денисовичем Бобковым. Его я помнил ещё живым – в моем времени он был бодрым старичком, который стойко перенес почти сорок лет критики своей предыдущей деятельности и умер несломленным. Правда, в какой-то момент он повинился перед диссидентами, но это было в русле времени и вряд ли кто осудит отставного генерала за такой поступок, тем более совершенный в другое время и в другой стране.

Ну и наверняка об этой инициативе донесут Семёну Кузьмичу Цвигуну – первому заму председателя КГБ СССР, который курировал «Пятку».

Меня эти игры небожителей не пугали – пусть обсуждают, делают какие-то предварительные выводы, потом будет легче проталкивать иноагентство. И пусть я эту идею придумал – или вспомнил – всего лишь от нежелания выполнять прихоти начальства, которому померещилось неуважение к себе. Всё равно она была стоящей – законодатели будущего её размыли и не дотянули, а сейчас есть шанс всё сделать по уму. Для меня это своего рода дело чести – сделать сейчас то, что я не смог сделать в своей жизни, пусть и руками несостоявшегося предателя Виктора Орехова. То есть построить

всякую несистемную оппозицию в строй и пинками погнать её в светлое будущее, чтобы с её помощью слегка укрепить разваливающееся здание страны почти победившего социализма.

Я на автомате выполнил положенные ритуалы покидания начальственного кабинета – остановился перед дверями и вытянулся в струнку, краем глаза видя, что Макс повторяет мои движения с механической точностью. Потом мы вышли в коридор, вытерли пот со лбов и посмотрели друг на друга.

– И что это сейчас было, Вить? – тихо спросил Макс.

– Понятия не имею, – тоже шепотом ответил я. – Но у тебя есть возможность встретить Новый год с твоей Ольгой. Завтра вечером давай созвонимся, обговорим всё, что нужно сделать. И не кипишуй, два дня – это много.

Конечно, много, даже дофига – особенно если не выдумывать что-то заново, а просто вспомнить то, что ты уже знаешь.

[1] Грушинский фестиваль проводится с 1968 года, но по-настоящему массовым явлением он стал где-то с середины 1970-х.

Глава 3. «В Пекине очень мрачная погода»

Хороший начальник умеет выжимать из подчиненных все соки, не выдавливая из них раба. Хороший подчиненный умеет поддерживать в начальнике иллюзию, что сока в нем уже не осталось, а вот раба – сколько угодно. Именно поэтому мы с Денисовым разошлись мирно и довольные друг другом – полковник считал, что он отмщен, поскольку два старлея будут вкладывать на выходных, как папы Карло, ну а два старлея – то есть я и Макс – были счастливы, что отползли малой кровью.

Макс в мою выдумку пока что глубоко вникать не стал. Ему хватило моих заверений, что всё под контролем, и что большую часть работы я беру на себя. Его же ждала Ольга – из памяти Орехова я извлек знание о том, что дела у этой парочки активно двигались к ЗАГСу, и совместная встреча Нового года была хорошим подспорьем на этой дороге. Правда, Макс зачем-то позвал и меня к ним в гости – он был в курсе, что у нас с Ириной не сложилось, и оставлять друга одного в такую ночь казалось ему неправильным. Но мне было недосуг вставать на пути счастья двух молодых людей, поэтому я легко отказался – а Макс легко принял мой отказ.

Так что домой я возвращался один, и у меня было время хоть немного перевести дух и обдумать ситуацию, в которой я оказался.

Несколько лет я был прикован к инвалидному креслу, и это заставило моё сознание измениться. Иначе и быть не могло, ведь моё тело, которым я всегда управлял с различной степенью легкости, теперь подчинялось мне условно – руки ещё слушались приказов, поступающих из мозга, а ноги – уже нет. Это было странное чувство, и я вряд ли продержался бы все эти годы, если бы не моя вторая половинка, которой впору было присваивать звание жены-героини за такой подвиг и награждать соответствующей медалью.

Сейчас моё сознание оказалось в совершенно чужом теле. Но оно слушалось меня... вернее, начало слушаться после пары приступов, так что по улице Дзержинского и проспекту Маркса я шел достаточно уверенно, хотя постоянно прислушивался к своим ощущениям. К тому же я давненько не ходил – и с каким-то неземным наслаждением переставлял ноги по асфальту, покрытому тонкой коркой льда, оставшемся после недавней оттепели. Кое-где дворники успели набросать песка, но далеко не везде, и приходилось ещё и выбирать место, на которое я поставлю подошву модного югославского ботинка.