Спасите наши души
Шрифт:
Рим с мукой взглянул на Сандру, та закусила губу и отвернулась. Валя с облегчением вздохнула. И тут раздался тихий дрожащий голос:
– Кто убил Наташеньку? Почему вы молчите?
Толя почти с ужасом посмотрел на мать. Она казалась ему безучастной. Он был просто не готов ответить…
– Мне очень жаль. Но поиски убийцы продолжаются. Я прошу вас вспомнить всех, кто приходил к Наталье, с кем она ссорилась… Вспомните все, это может нам помочь. Приношу извинения за то, что до сих пор не разобрались в этом преступлении.
Он взял Настю под руку и вышел с ней на террасу.
– Можно я закурю? Черт, как
– Ты с ума сошел? Мы с Алисой подруги. Она хотела преодолеть болезнь, я ей помогала, чувствовала, как это сделать. А тут – чужой человек, я вообще ничего не умею и не знаю. Только опозорюсь. Нет, скажи ей, что я не могу.
– Ну, нет так нет. Что ты разволновалась?
На террасу вышла Валентина.
– Я тут говорила с людьми. Конечно, очень много знакомых было у Наташи. Были и разные мужчины, даже во время ее жизни с Геннадием. Может, ее убили из-за ревности? К сожалению, я могу только расспрашивать. Сама о сестре ничего не знаю.
– И все-таки. Что-нибудь о ней можете сказать? В свете того, что произошло.
– Она в детстве была очень рисковая. Знаете, как бывает: а давайте залезем на самое высокое дерево, а давайте посмотрим, что там, в самом страшном погребе… Однажды в жару она в школу пришла в купальнике! Потом началось! Нас вызывали, ее спрашивали, зачем, почему… Она сказала: «Хотела посмотреть, что получится…»
Толя оглянулся и обнаружил, что Насти на террасе нет. Они с Валентиной вернулись в холл и остановились на пороге. Ее мать сидела, сгорбившись и прижав ладони к лицу. Настя стояла неподалеку и смотрела на нее. Потом приблизилась. И вдруг негромко позвала: «Мама». Та посмотрела на нее с отчаянием, изумлением, надеждой. Настя сжала ее руки и улыбнулась. Та вдруг ответила ей нерешительной улыбкой.
– Меня зовут Настя. Можно, я еще к вам приеду? – сказала Воронцова.
Толя с Настей спустились с террасы, когда позади раздался голос Вали:
– Эй, гости дорогие. А мы за вами бежим-бежим. Вы же с нами не познакомились.
Они оглянулись удивленно: Валя бережно и гордо несла на руках чудесного ребенка с одухотворенным взрослым взглядом.
– Арина, – тихо сказал Толя и взял девочку за ручку. – Как ты поживаешь, Арина?
– Холосо, – спокойно ответила девочка и посмотрела на Валю.
– Да, конечно, все хорошо. – Голос Вали дрожал. – Только операция у нас послезавтра. Боюсь я очень. А вот Аришка не боится. Она у меня храбрая.
Настя сняла очки, сунула их в карман, двумя ладонями бережно обняла лицо ребенка. Внимательно посмотрела в огромные черные глазищи.
– Тише, тише, тише… Тише, болезни и напасти… Детки наши ничего не боятся, – заговорила-запела она. – Детки будут бегать и смеяться. Хорошие, любимые детки. А теперь давай свои ладошки. Открой. Ты не прячешь там птенчиков?
Арина засмеялась и протянула ручки.
– Все будет хорошо, – Настя серьезно взглянула Вале в глаза. – Это я вам точно говорю… Ну, то есть мне так кажется, – смущенно посмотрела она на Толю.
– Да ладно, – пробормотал тот. – Колдуй сколько влезет. Я только «за». Очки надень, пожалуйста. Мне так спокойнее. Ты в них, как в противогазе. Никто лица не рассмотрит.
– Отелло, – рассмеялась Валя.
– Он
Сергей смотрел на бледное лицо Веры Овсяницкой – без капли косметики, с очень сухой кожей, паутинкой морщин – и думал о том, как мало радости доставили ей финансовые успехи мужа. Мало радости – это мягко сказано. Сколько обиды, зависти, ревности, наверное, испытывает женщина, зная, что ее муж богат, что он осыпает золотым дождем другую, а сама она вынуждена считать гроши, оставленные в ящике стола. Ровно на неделю, по его расчетам. И при этом принципы! Ни слова, которое можно было бы истолковать в пользу мужа… Лицо у нее далеко не бесстрастное. Может, она и пыталась подавить в себе все чувства, но, скорее всего, просто загнала их поглубже, туда, где они причиняют боль постоянно. Самой небось кажется, что все прочно спрятано и скрыто. Сергей очень не любил провокации, игру на тайных страстях, но если прямого и честного диалога не получается…
– Понимаете, Вера, ваш муж находится в ситуации, когда его признание не очень-то и требуется. Есть улика, нет алиби, прослеживается мотив. Я могу передавать дело в суд… Но вас и там допросят… Честно говоря, мне просто интересно: вы как главный свидетель и в суде практически откажетесь от дачи показаний или вдруг все вспомните и начнете обличать мужа? Или приведете факты, его оправдывающие… От вас всего можно ждать, вот в чем дело. Извините, что вторгаюсь в вашу личную жизнь, но вам не удается скрыть свою неприязнь к мужу, возмущение его поведением… Он виноват перед вами, даже доверенность отказался подписать на получение вами денег хоть с одного счета. На что вы живете, кстати? Как выкручиваетесь?
– Как всю жизнь. Дело в том, что я никогда не относилась к категории продажных женщин, поэтому «выкручиваться», как вы выразились, вовсе не кажется мне самым унизительным занятием в жизни.
– А есть более унизительные занятия?
– Без комментариев.
– Знаете, дипломатический опрос свидетеля по делу об убийстве вовсе не является задачей следователя. Поэтому я заранее приношу извинения, но скажу, как есть. Дело не в том, что вы выкручиваетесь с деньгами всю свою супружескую жизнь. Дело в том, что эти деньги, причем очень большие, ваш муж приносил на блюдечке «продажной», как вы выразились, женщине. А это унизительно. Ну, и какой принцип мешает вам сказать, не ваш ли муж совершил убийство Ирины Менделеевой и ее сожителя? По нашему раскладу – больше некому. А вы как думаете? Понятно. Опять без комментариев. Ну, тогда я признаюсь в одном грехе: прослушал я ваше свидание с мужем. Вы ему практически угрожали. Вы считаете, что мы не в состоянии найти мотив его преступлений, а сами преступления вам кажутся очевидными.
– Черт, – улыбнулась Вера. – Я совсем выпустила из виду, что вы можете подслушивать. Тогда тем более: какие ко мне вопросы? Раз вы знаете мою точку зрения.
– Ну, какая это точка зрения. Это месть униженной и оскорбленной женщины.
– И чем же я, по-вашему, так сильно унижена? – Вера сорвалась с ровного тона. – Тем, что у моего мужа были проститутки? Да если бы все жены богатых мужчин считали это большим унижением… Вы бы работать не смогли. К вам бы с ночи очередь занимали доносчицы.