Спаситель Птолемей

Гульчук Неля Алексеевна

Пердикка кончил говорить. Все поднялись с мест, полные порыва доблести и верности своему регенту, который проводил каждого уходящего отеческим взглядом.

Оставшись один, Пердикка бросился на походное ложе. На душе было гадко и тревожно. Слишком умен, бесстрашен и непредсказуем в своих действиях был Птолемей. Он вспомнил глаза Птолемея, на них нельзя было не обратить внимания. В них светился огонь.

– Такие глаза видят очень много и далеко, – устало прошептал Пердикка.

Время в дороге тянулось медленно. Арридей ехал за траурной колесницей в удобной крытой четырехколесной повозке с наглухо задернутыми занавесками. Мелькающие за занавесками однообразные пейзажи раздражали его. Арридея мучили головные боли и тяжелейшее нервное расстройство.

Природа явно невзлюбила его с первых минут рождения. Безобразность невысокой рахитичной фигуры с сухопарыми ножками бросалась в глаза при любом костюме, а он носил только короткие туники, так как в длинных часто путался и падал. Хищный длинный нос делал его похожим на зловещую птицу. Белесые редкие волосы, оставлявшие лоб открытым, и низкие брови придавали сонному взгляду водянистых серых глаз отталкивающую мертвенность. Его разум, бессильный осмыслить происходящие события, вновь и вновь возвращался к вопросу, который не переставал терзать его: «Вдруг Пердикка настигнет меня в пути, и меня никто не защитит?», «Что скажет мне Пердикка при встрече?» Он замкнулся в себе и с нетерпением считал дни окончания этого жуткого траурного шествия. Особенно пугали его слоны. Пронзительные трубные звуки, издаваемые этими исполинами, приводили Арридея в состояние шока. Временами в нём вспыхивал гнев, – он же царь и не позволит распоряжаться своей судьбой. Никому не позволит: ни Пердикке, ни Роксане, ни Олимпиаде, ни Птолемею, ни Селевку. Никому!.. Он надолго погружался в грезы о своих царских карах, отчетливо представлял, как будет пытать и убьет всех своих недоброжелателей. И всегда на первом месте была ненавистная Олимпиада, мать Александра. Уж её-то он не пощадит!.. Арридей часто вспоминал Вавилон, красивую гетеру, которую прислал к нему Селевк накануне отбытия в Египет, и грустил, что не взял ее с собой.

В первые дни пути Арридей чистосердечно принимая подобострастие и лесть за искренние знаки внимания к нему со стороны гетайров, которым Селевк строго-настрого приказал относиться к царю Филиппу Третьему с почестями, соответствующими царскому сану. Заблуждение длилось недолго, Арридей, как ребенок, ласкался к своим подданным, но в ответ встречал только беспрекословное повиновение и вежливое отношение, вместо сострадания и любви, в которых он особенно нуждался в дороге, так как его томила неизвестность.

В одном из городов оказанные ему почести так подействовали на него, что Арридей совершенно преобразился. Гетайры взирали на нового царя с нескрываемым изумлением – на их глазах некая чудодейственная сила воскресила труп.

Однажды около одного из городов Арридей приказал шествию остановиться и вышел из повозки к приветствующей печальную, процессию толпе. Народ засыпал прощальную колесницу цветами, а юные женщины оплели яркими гирляндами повозку нового царя.

Со слезами умиления на глазах Арридей обратился к гетайру Феогену, который постоянно находился при нем.

– Народ любит меня и почитает больше, чем Александра.

Но Феоген ничего не ответил. Промолчал!..

Вскоре приветствия стали досаждать царю, так как он быстро утомлялся.

К середине пути из робкого и пугливого Арридей превратился в жестокого и властного, так как окончательно уверовал в свое царское величие. Он топал ногами, истерически кричал, властно требовал, чтобы воины немедленно разогнали толпы народа, так как от криков у него разрывается голова.

В городах, где стояли македонские гарнизоны, на Филиппа Третьего смотрели с кажущимся почтением. Дальновидные военачальники видели в лице нового царя признаки грядущих трагических перемен. Грозная пехота, гордость македонской армии, отчетливо осознавала, что Филипп Третий – это бессильный призрак. Однако мнение окружающих совершенно не интересовало Арридея. Он даже не понимал, что почести в пути воздаются не ему, а героическому символу эпохи – великому Александру. Арридей смотрел на происходящее взглядом мертвеца, был рассеян, развлекался по ночам с юными флейтистками и разговаривал лишь с гонцами, которых ежедневно

отправлял справиться, на каком расстоянии от него находится Птолемей.

Птолемей спешил навстречу Филиппу Третьему, чтобы встретить скорбную процессию у границ Сирии, предчувствуя неизбежное столкновение с Пердиккой.

Однажды утром гонцы сообщили Арридею о долгожданном приближении Птолемея.

– Наконец-то! – радостно воскликнул Арридей и захлопал в ладоши.

Гетайры едва сдерживали смех, глядя на дурачка-царя.

Прибывший вслед за первым гонцом второй, посланный за вестями намного раньше, доставил сообщение, от которого Арридея охватила лихорадочная тревога.

– Конный отряд под предводительством Полемона, посланный вдогонку царю Пердиккой, находится в трех парасангах от процессии и вскоре должен поравняться с нами, – на одном дыхании отрапортовал гонец.

– Зачем я нужен Пердикке? Зачем? – взволнованно бормотал Арридей.

Напрасно Феоген пытался успокоить Арридея, убеждая, что он – царь, а царю некого бояться, ибо все должны бояться его, царя. Едва увидев вдалеке растянувшиеся колонны всадников, с одной и другой стороны скачущих ему навстречу, Арридей почувствовал, что сердце выскакивает у него из груди, и потребовал остановить свою повозку. Стараясь восстановить спокойное дыхание, он глубоко втягивал ртом воздух, но от каждого нового вдоха его тело сковывала судорога.

Птолемей первым приблизился к Арридею и почтительно приветствовал его:

– Привет тебе, царь Филипп Третий, повелитель мира.

Арридей пришел в смятение, не веря услышанному:

– И это говоришь ты, всемогущий Птолемей?

Спешившись, Птолемей приложил руку к сердцу, низко поклонился царю:

– Пусть всемогущий Зевс ниспошлет тебе силу и мудрость, а народу твоему – здоровье и счастье.

Полководец подошел к колеснице, тихо сказал неотступно следующему за ним Филоклу.

– Один царь, великий и непобедимый, переступил порог вечности, а другой… ничтожество!.. – он замолчал, не в силах сдержать вырвавшиеся из самых затаенных глубин души рыдания.

Вскоре к ним приблизился отряд Полемона. Спрыгнув с коня, Полемон, не обращая внимания на царя, подошел к Птолемею, протянул ему свиток со словами:

– По повелению регента Пердикки, царь Филипп Третий немедленно должен возвратиться в лагерь регента.

Арридей в бешенстве затопал ногами:

– Я – царь. И я сам решу, что мне делать. За неповиновение моим приказам каждого перечащего мне прикажу забить камнями!..

Все с удивлением взирали на Филиппа Третьего. Таким грозным его видели впервые. Птолемею показалось, что Арридей даже стал выше ростом.

Пытаясь смягчить слова царя, Птолемей вежливо напомнил Полемону:

– При главном соглашении в Вавилове было решено в присутствии регента Пердикки и им лично одобрено перевезти тело Александра Великого в сопровождении торжественной процессии в Египет и поручить возглавить эту процессию царю Филиппу Третьему.

Полемон, мгновение оценив ситуацию, понял, что на этот раз Пердикка потерпел поражение. Значительный перевес военных сил был на стороне Птолемея и Филиппа Третьего, заставить их повиноваться приказанию регента было невозможно.

Но Арридей уже не был нужен Птолемею и сразу же по прибытии в Дамаск он решил отправить нового царя с отрядом Полемона обратно к регенту.

В Дамаске, избавившись от Филиппа Третьего и Полемона, Птолемей во главе печальной процессии двинулся к Египту.

Тело Александра Великого было торжественно доставлено в Мемфис.

Александр Великий хотел, чтобы его считали освободителем Египта от власти персов. Когда великий полководец вторгся в Египет, чуть ли не первое, что сделал завоеватель в покоренной стране, – воздал почести священному быку Апису и приказал почтить Аписа играми по образцу греческих. В честь священного быка в Мемфис были приглашены знаменитые артисты из Эллады, были устроены спортивные состязания и выступления рапсодов и поэтов.