Спаситель
Шрифт:
— Я имею в виду Карлсена. Он понял, что игре конец.
Фалкейд посмотрел на великана-следователя, которого считал подходящим кандидатом для «Дельты», пока до него не дошли слухи о злоупотреблении алкоголем и необузданном нраве.
— Какой игре? — спросил он.
— Долго рассказывать. Пойду в зал. Если Юн Карлсен все же появится, возьмите его под стражу.
— Карлсена? — Фалкейд аж растерялся. — А как же Станкич?
Харри бросил сигарету, которая зашипела в снегу и погасла, и медленно, будто обращаясь к самому себе, проговорил:
— Н-да… в самом деле, как же Станкич?
Он сидел в полумраке,
По передним рядам пробежало движение, когда в зал вошла группа людей — человек десять-двенадцать. Некоторые порывались встать, однако тотчас послышался шепот, тихие голоса, и народ опять уселся. В этой стране явно не выказывали политикам подобных почестей. Вновь пришедших проводили к местам в трех рядах впереди него, которые пустовали на протяжении тех тридцати минут, что он сидел тут в ожидании.
Он приметил одного мужчину в штатском, с проводком возле уха, но полицейских в форме здесь не было. Количество полицейских снаружи опять-таки не вызывало тревоги. Он думал, их будет гораздо больше. Ведь Мартина сказала, что на концерте ожидают премьер-министра. С другой стороны, количество полицейских не имеет значения. Он же невидим. Еще более, чем обычно. Он удовлетворенно огляделся. Мужчин в смокингах много, не одна сотня. Ему уже представлялась неразбериха. И простой, но быстрый отход. Он побывал здесь накануне и наметил путь отступления. А напоследок, перед тем как войти сегодня в зал, проверил, что окна в мужском туалете не заперты. Простенькие окна легко открывались, были достаточно велики и располагались достаточно низко, чтобы в два счета вылезти на наружный карниз, а оттуда спрыгнуть вниз, на крышу одного из припаркованных автомобилей. Быстро надеть пальто и прямиком на оживленную Хокон-VII-гате, затем две минуты сорок секунд быстрым шагом — и он на перроне станции «Национальный Театр», где с двадцатиминутным интервалом курсировали поезда, следующие в аэропорт. Он сядет на тот, что отходит в 20.19. Перед тем как уйти из туалета, он сунул в карман пиджака две таблетки дезодоранта.
У входа в зал пришлось снова предъявить билет. Он с улыбкой покачал головой, когда билетерша о чем-то спросила по-норвежски и кивнула на его пальто. Взглянув на билет, она указала ему место в ложе для почетных гостей, которая представляла собой просто четыре ряда в середине зала, отмеченные красной лентой. Мартина объяснила ему, где будут сидеть Юн Карлсен и его подруга Tea.
Вот они, наконец-то. Он посмотрел на часы. Шесть минут девятого. Зал погружен в полумрак, а свет со сцены слишком яркий, чтобы разглядеть лица гостей, но тут вдруг их осветил один из подвижных точечных прожекторов. Он лишь на секунду увидел бледное страдальческое лицо, однако не сомневался: эта женщина сидела на заднем сиденье автомобиля рядом с Юном Карлсеном, тогда, на Гётеборггата.
Похоже, впереди возникла какая-то заминка, но в конце концов все расселись по местам. Он стиснул под пальто рукоять револьвера. В барабане шесть патронов. Непривычное оружие, спуск потуже, чем у пистолета, однако он весь день тренировался и освоился с этой штукой.
Точно по мановению незримой руки, в зале воцарилась тишина.
Какой-то человек в мундире вышел вперед, судя по всему, приветствовал собравшихся и сказал что-то еще, побудившее зал встать.
Затем наконец-то поднялся занавес.
Харри стоял в темноте за кулисой, глядя, как занавес скользит вверх. Свет рампы не позволял ему видеть публику, но она была там, дышала словно огромный зверь.
Дирижер взмахнул палочкой, и хор Ословского 3-го корпуса запел псалом, который Харри слышал в Храме:
Стяг спасенья развевайся,Священный поход начался.— Извините, — послышалось за спиной.
Харри обернулся и увидел молодую женщину в очках и наушниках.
— Что вы здесь делаете? — спросила она.
— Полиция, — ответил Харри.
— Я помощник режиссера. Будьте добры, не стойте на дороге, вы мешаете.
— Я ищу Мартину Экхофф, — сказал Харри. — Она здесь?
— Она вон там. — Помреж кивнула на хор.
Харри тотчас увидел Мартину. Она стояла в заднем ряду, на самой верхней ступеньке, и пела с серьезным, чуть ли не страдальческим выражением на лице. Словно пела об утраченной любви, а не о борьбе и победе.
Рядом с ней Рикард. В отличие от Мартины на его губах играла блаженная улыбка. И лицо сейчас, когда он пел, было совсем другим. Ни следа замкнутости и робости, глаза у парня сияли, он, похоже, всей душой верил в то, о чем пел, верил, что весь мир вместе с ними будет служить во имя Господа делу милосердия и любви к ближнему.
К своему удивлению, Харри заметил, что пение и текст не оставили слушателей равнодушными.
Когда они закончили, сорвали аплодисменты и направились за кулисы, Рикард изумленно взглянул на Харри, однако промолчал. А Мартина, заметив его, опустила взгляд и хотела обойти его стороной, но Харри оказался проворнее и заступил ей дорогу:
— Даю тебе последний шанс, Мартина. Пожалуйста, не отвергай его.
Она тяжело вздохнула:
— Я же сказала, что не знаю, где он.
Харри схватил ее за плечи, яростно прошептал:
— Ты пойдешь под суд как соучастница. Тебе вправду хочется доставить ему такую радость?
— Радость? — Она устало улыбнулась. — Там, куда он попадет, радостей нет.
— А как же псалом, который ты только что пела? «Кто милосердья полон и грешнику подлинный друг». Это ничего не значит, Пустые слова?
Она не ответила.
— Я понимаю, это ведь потруднее, чем то прощение, какое ты, любуясь собой, раздаешь в «Маяке». Беспомощный наркоман, обворовывающий безымянных людей, чтобы утолить неодолимую жажду, — разве он сравнится с прощением, дарованным человеку, действительно в нем нуждающемуся? Настоящему грешнику, которому прямая дорога в ад?
— Перестань. — В ее голосе дрожали слезы, когда она попыталась оттолкнуть его в сторону.
— Ты еще можешь спасти Юна, Мартина. Дать ему новый шанс. И себе тоже.
— Он к тебе пристает, Мартина? — Рикард.
Харри сжал правую руку в кулак, приготовился, не отрывая взгляда от глаз Мартины, мокрых от слез.
— Нет, Рикард, — сказала она. — Все хорошо.
Харри, по-прежнему глядя на нее, услышал удаляющиеся шаги. Go сцены донеслись звуки гитары. Потом фортепиано. Харри узнал песню. Он слышал ее в тот вечер на Эгерторг. И по радио в Эстгоре. «Morning Song». Кажется, с тех пор прошла целая вечность.