Спаситель

Несбё Ю

— Само по себе удаление глаза не смертельно, — сказал Харри. — Беата считает, что женщину, вероятно, задушили. Какие у тебя соображения?

— Это, разумеется, дело рук человека с эмоциональным или умственным дисбалансом, — ответил Эуне. — Членовредительство свидетельствует о неподконтрольной ярости. И конечно же то, что преступник решил сбросить тело в мусоропровод, может иметь практические причины…

— Вряд ли, — заметил Харри. — Если он хотел, чтобы тело нашли не сразу, куда разумней было бы оставить его в пустой квартире.

— В таких случаях подобные

действия зачастую носят более или менее символический характер.

— Хм. Вырвать глаз и обойтись с телом как с мусором?

— Да.

Харри посмотрел на Беату:

— Не похоже на профессионального киллера.

Эуне пожал плечами:

— Все-таки можно подумать на злобного профессионального киллера.

— У профессионалов, как правило, есть метод, на который они полагаются. До сих пор Христо Станкич стрелял в своих жертв.

— Может, у него в ходу не один способ, — сказала Беата. — Или, может, жертва ненароком застала его в квартире.

— А стрелять он не стал, чтобы не будоражить соседей, — вставила Маргарет.

Трое остальных обернулись к ней.

Она испуганно улыбнулась:

— В смысле… может, ему требовалось время, чтобы тихо-мирно побыть в квартире. Может, он что-то искал.

Харри заметил, что Беата быстро задышала носом и еще больше побледнела.

— Как тебе все это? — обратился он к Эуне.

— В точности как психология, — ответил тот. — Масса вопросов. А в ответ сплошь гипотезы.

Когда они вышли на улицу, Харри спросил у Беаты, что с ней случилось.

— Просто затошнило немного.

— Да? Болеть тебе сейчас воспрещается. Ясно?

В ответ она загадочно улыбнулась.

Проснувшись, он открыл глаза и увидел трепетные блики света на белом потолке. Все тело и голова болели, его знобило. Рот чем-то заткнут. А при попытке пошевелиться он обнаружил, что руки и ноги привязаны. Поднял голову. В зеркале у кровати, озаренном пламенем свечей, увидел, что раздет догола, а на голову нахлобучено что-то черное, вроде конской сбруи. Один ремешок шел поперек лица, во рту торчал черный шар кляпа. Запястья в наручниках, на ногах что-то наподобие черных манжетов. Он неотрывно смотрел в зеркало. На простыне между ног — шнурок, исчезающий между ягодицами. На животе что-то белое. Похоже, сперма. Он откинул голову на подушку, закрыл глаза. Хотел закричать, но сообразил, что кляп задушит все попытки.

Из гостиной донесся голос:

— Алло! Полиция?

Полиция? Polizei? Police?

Он заметался на кровати, рванул руки к себе и охнул от боли, когда наручники до крови врезались в кожу. Повернул запястья, ухватил пальцами цепочку, соединяющую браслеты. Сталь наручников. Арматурная сталь. Отец говорил, что стройматериалы почти всегда производятся так, чтобы выдерживать нагрузку в одном определенном направлении, и что в искусстве скручивать арматуру главное — знать, в каком направлении она окажет минимальное сопротивление. Цепочка меж браслетами не рассчитана на то, что их будут дергать в стороны, на разрыв.

Телефонный разговор

в гостиной продолжался недолго, снова настала тишина.

Он приложил место крепления цепочки с наручником к кроватной решетке, но дергать не стал, начал проворачивать. Через четверть часа цепочка провертела щель и застряла. Он попробовал продолжить, увы, безуспешно. Попробовал еще раз, но руки только скользили по железу.

— Алло? — послышалось из гостиной.

Он глубоко вздохнул. Закрыл глаза и на фоне пучков арматуры на стройке увидел отца в рубахе с коротким рукавом, с сильными мускулистыми предплечьями; отец шепнул: «Отбрось сомнения. Напряги волю. У железа воли нет, поэтому оно всегда проигрывает».

Туре Бьёрген нетерпеливо барабанил пальцами по зеркалу в стиле рококо, декорированному жемчужно-серым муслином. Владелец антикварного магазина говорил, что вообще-то рококо слово уничижительное, производное от французского rocaille, сиречь гротеск. Задним числом Туре уразумел, что именно это перевесило чашу весов и заставило его взять кредит и выложить двенадцать тысяч крон за это зеркало.

Центральный коммутатор полиции пытался связать его с убойным отделом, но там никто не отвечал, и теперь они пробовали связаться с оперчастью уголовной полиции.

Из спальни доносился шум. Скрежет цепочки по решетке кровати. Похоже, стесолид все же не слишком действенное снотворное.

— Оперчасть. — Спокойный негромкий голос.

Туре невольно вздрогнул.

— Да… я насчет вознаграждения… за… э-э… того киллера, который застрелил парня из Армии спасения.

— С кем я говорю и откуда вы звоните?

— Туре. Из Осло.

— А точнее?

Туре сглотнул. По вполне обоснованным причинам он пользовался правом скрывать свой номер и знал, что сейчас на дисплее оперчасти высветилось: «номер не опознан».

— Я могу вам помочь. — Голос у Туре чуть не сорвался на фальцет.

— Сперва мне надо знать…

— Он здесь. Скован по рукам и ногам.

— Вы кого-то сковали? Так?

— Он же киллер, убийца. Он опасен, я сам видел его в ресторане, с пистолетом. Его зовут Христо Станкич. Я видел это имя в газете.

Мгновение на другом конце линии царила тишина. Потом голос раздался снова, по-прежнему негромкий, но уже чуть менее бесстрастный:

— Спокойно. Расскажите, кто вы и где находитесь, мы немедля приедем.

— А как насчет вознаграждения?

— Если в итоге будет схвачен искомый подозреваемый, я подтвержу, что вы оказали нам помощь.

— И мне сразу выплатят вознаграждение?

— Да.

Туре задумался. О Кейптауне. О святочных гномах под палящим солнцем. В телефоне что-то скрипнуло. Он набрал воздуху, собираясь ответить, и тут бросил взгляд в свое дорогущее зеркало. В тот же миг он понял разом три вещи. Что скрипело не в телефоне. Что высококачественных наручников в наборе для начинающих за 599 крон по почте не получишь. И что с большой вероятностью свое последнее Рождество он уже отпраздновал.