Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев»

Романов Герман Иванович

— Или договориться с нами и обрушить все силы на поляков!

— Даже так?! В такое я не поверю! Ленин никогда, ни при каком случае, не пойдет на это! Он же не может не понимать, что такой шаткий мир, тут надо видеть очевидное, мы можем легко нарушить и ударить по большевикам в любой удобный для нас момент!

Голос Вологодского сочился едкостью, его щеки покрылись румянцем, ноздри возбужденно трепетали. Он схватил генерала за рукав.

— Даже сейчас, пока еще идет перемирие, мы ведь явственно готовимся к войне. И они это прекрасно видят и осознают, тем паче сосредоточение наших

войск на Оби и развертывание новых трех дивизий вы не смогли уберечь от них в тайне.

— Я и не собирался этого делать. Подготовка к наступлению ведется демонстративно, нарочито на глазах красной агентуры. Мы им даже такую информацию подбросили, как вербовка китайцев в маньчжурские батальоны или поставка танков и аэропланов от Северо-Американских Штатов. Да и про наших узкоглазых союзников японцев тоже…

— Вы сами? Зачем?!

Вологодский от изумления выпустил ткань из пальцев и даже привстал с кожаного дивана, потирая пухлые ладошки.

— Не понимаю, зачем это нужно!

— Я не желаю проливать лишнюю кровь! А так получается обычный шантаж — не отдадите добром наше, кровное, вернем силой! Большевики это поняли, иначе бы давно перебросили из-за Урала резервы. Потому на переговоры согласились, не рассчитывая, что удержат завоеванный кусок Сибири в своих руках. И вас пожелали принять!

«Я бы мог сказать вам больше, Петр Васильевич. История уже изменилась настолько, что раньше и представить было невозможно. И сейчас практически невозможно предугадать, какие выкрутасы нашу Россию ждут. Но одно для меня уже ясно — большевики всерьез, вслед за „союзниками“, приняли идею независимой Сибири. Как Латвию, Финляндию и прочие Грузии. А потому на перемирие с нами пошли и договориться пожелают. Понять их можно — у власти удержаться, время выиграть, враждебный лагерь расколоть, силенок поднакопить. А потом и ударить крепко.

В тойистории они за годик, как раз в это самое время, с закавказскими „самостийниками“ покончили да хивинского хана с бухарским эмиром в Туркестане прихлопнули, как мух. А уж с Прибалтикой, Финляндией, Румынией и Польшей Сталин потом разобрался, когда с Гитлером полюбовно столковался. А ведь это же идея! Если на них самих метод товарища Кобы использовать — что-то выйдет?!»

Мысль настолько захватила разум, что Арчегов на какое-то время почти полностью отключился от действительности, не слушая своего собеседника, но краешком мозга впитывая его слова…

— Россия никогда не станет такой, как прежде, — голос Вологодского вернул Константина к действительности.

Вагон сильно раскачивало, мотало из стороны в сторону — дорога была сильно разболтана, и даже здесь, почти в окрестностях Москвы, ее не ремонтировали, не меняли трухлевшие шпалы. В чистом окне проплывали грязно-белые стены старинной крепости.

— Здесь, в Александровской слободе, царь Иван Васильевич Грозный держал своих опричников, с которыми наводил ужас на все население несчастной страны. Странно, что история опять повторяется, Константин Иванович. Теперь за кремлевскими стенами новые опричники надолго поселились, и кошмар по всей России разошелся. А ведь от тех времен три с половиной века минуло.

— История

действительно имеет свойство повторяться. Но тогда был фарс, если по масштабам судить, а сейчас трагедия на все полторы сотни миллионов населения.

— Потому Россия никогда не станет прежней. Я в этом все более и более убеждаюсь, — Вологодский говорил тихо, впившись глазами в мощные, когда-то бывшие белокаменными, а сейчас серо-пепельные крепостные стены, мимо которых, словно на речных порогах, вихляя из стороны в сторону, проплывал их комфортабельный салон. В голосе прорвалась горечь:

— Слишком много крови уже пролито, ненависть гложет людские души. Примирение попросту невозможно. Единственный выход в этой ситуации — это разделиться и попытаться создать пригодную жизнь на своей территории. Смешно, но я вижу, что принцип «единой и неделимой» абсолютно оторван от реальности. Никогда уже не будет прежней империи, потому что многим она стала ненавистной.

— Да, я понимаю это, Петр Васильевич. Как и то, что победить большевиков мы просто не в состоянии, слишком несоразмерны силы. И, более того — раз сто миллионов человек искренне считают, что коммунисты выражают их самые заветные чаяния, то победа невозможна по определению. Военная победа, я имею в виду, силой одного только оружия.

— Вы правы, мой молодой друг. Против идей пушками не воюют. Так, если я не ошибаюсь, сказала императрица Екатерина Алексеевна по поводу французских якобинцев. Но вы не договорили, Константин Иванович, а возможна ли вообще победа над большевизмом?

— Более чем возможна, Петр Васильевич. Весьма вероятна, я бы даже так сказал, — Арчегов натянуто улыбнулся, припомнив перестройку, что в народе «катастройкой» была метко именована. И пояснил:

— Самый худший враг большевизма — это они сами, их невыполнимые априори обещания, их крайне неэффективные способы управления с запредельной концентрацией, особенно в экономике.

— Даже так? Но ведь в этом их сила, мой генерал! Централизация власти и диктатура позволила им создать огромную армию. И подавить выступления всех недовольных…

— Сейчас сила, ваше высокопревосходительство. Только сейчас. Завтра, то есть через год-другой, в этом будет их слабость, такая, что и «ахиллесова пята» символом надежной защиты покажется.

— Очень интересно вы говорите, — протянул Вологодский и бросил лукавый взгляд на своего собеседника. Тот промолчал, и премьер спросил:

— И как вы, Константин Иванович, собираетесь этой слабостью противника воспользоваться?

— Выиграть время — это первое. Это позволит создать приемлемые условия жизни для «наших», а население красной части убедится, что большевики ничего для них не делают, а только обещают. Возникнет сомнение в честности власти, и недовольство выплеснется…

— Вы настолько уверены?

— Да, Петр Васильевич. У них сейчас царит экономическая разруха — вы ее видите собственными глазами. Заводы стоят, выпуск продукции минимален и не удовлетворяет самые насущные нужды. Продовольственная разверстка привела к тому, что посевные площади уже сократились более чем в два раза, а поголовье скота уменьшилось на треть. Это данные нашей разведки, а я им полностью верю.