Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала
Шрифт:
— В общем, так, господин военный министр, должности мы с тобой получили, теперь перейдем к делу…
Договорить Ермаков не успел, как дверь распахнулась, и в зал быстро вошли еще два министра, два кислых друга Ивана, как мысленно окрестил их Константин — Серебренников и Михайлов. И сразу набросились на них, что твои цепные псы, потрясая в воздухе листками.
— Ефим Георгиевич, ну нельзя же так. Вводить осадное положение в городе и губернии вы можете, но это же террор какой-то. И как это понимать прикажете, — Серебренников возбужденно вытер капельки
— Расстреливать на месте насильников, грабителей и растлителей — я это еще понимаю. Но почему вместе с ними указаны большевики, эсеры, агитаторы и демагоги. При чем здесь это, генерал?
— А при том, уважаемый Иван Иннокентьевич, что именно сейчас эта сволочь опаснее всего, и расстреливать ее нужно в первую очередь. Дабы умы в смущение не приводила…
— Я полностью согласен с полковником, — Ермаков вмешался и жестко выделил голосом новый чин Сычева. — Но лучше бы вешать…
— Как вешать?
— За шею, как еще вешают. На первом попавшемся суку, лишь бы покрепче был. Добрым людям в назидание, а злым в устрашение. Жаль только патрульных солдат и юнкеров. Расстрелять намного легче, чем на морозе с веревками возиться да всякую сволочь на них вздергивать.
— Но это же…
— Это гражданская война! Иван Иннокентьевич, ведь если революцию в белых перчатках не делают, то нечего пенять, если мы ежовые рукавицы наденем. И еще одно — я настоятельно прошу вас всех принять закон, запрещающий деятельность всех левых партий любого толка и окраски на весь период войны, вплоть до созыва Сибирского Земского Собора.
— Это как-то не звучит. Может, лучше учредительное или народное собрание? Да и запрет партий вызовет всеобщее недовольство, и от наших союзников протест будет…
— Тамбовский волк им союзник, — Ермакова аж затрясло от гнева, — от них одни беды на нашу голову. А что касается запрета, то лучше запретить деятельность всех всероссийских партий. У нас сейчас должна быть только одна партия — спасения Сибири, а все остальное от лукавого. Оставим автономистов и умеренных националистов из лояльных туземцев — вроде бы других чисто сибирских политических течений больше нет…
— Я согласен с Константином Ивановичем, — неожиданно вмешался в разговор доселе молчавший Михайлов. — До созыва непартийного земского собора следует все же запретить деятельность всероссийских партий.
— Благодарю, Иван Андрианович, — Ермаков с интересом посмотрел на министра финансов.
Ирония судьбы, прямо слово. Еще нет и тридцати лет, родился на каторге, куда упрятали за террор его отца, известного народника. Вроде должен быть левым, а имеет довольно правые взгляды и на дух не переносит эсеров с большевиками.
— Иван Иннокентьевич! Поймите же — это необходимо!
Серебренников медленно обвел взглядом двух решительно настроенных собратьев по министерским портфелям и более радикального командующего. Ермаков читал его мемуары, до которых сам автор еще не задумывался, и если и напишет
— Что ж, господа, я присоединяюсь к вашему мнению. Но думаю о том, не сделаем ли мы ошибки…
Ефим Георгиевич облегченно вздохнул — раз решение принято единогласно, то оно будет проведено. Больной Вологодский пока самоустранился, хоть обязанности премьер-министра принял. Но согласился одобрить любое решение своего кабинета из трех наличных министров, если оно ими будет принято единогласно. Правда, у него был к ним еще ряд вопросов, и потому Ефим Георгиевич требовательно спросил:
— Господа! Вы ознакомились с моими предложениями?
— Да, господин полковник, — тут же ответил ему Серебренников. — Не скажу, что они нам понравились, но Константин Иванович настоятельно требовал неуклонного их принятия. Петр Васильевич их тоже одобрил и предложил немедленно претворить в жизнь. Что касается финансирования…
— Позвольте, Иван Иннокентьевич, — Михайлов довольно невежливо перебил собеседника, и Ермаков внутренне улыбнулся — деньги есть епархия министра финансов, и он с первых же часов ревностно встал на страже собственных интересов, хотя раньше на этой должности проявил себя, сказать бы помягче, не совсем зер гут.
— Военное министерство получит средства немедленно, в требуемом объеме. Отдайте только все необходимые приказы и подпишите ассигновки.
— Мы надеемся на ваше благоразумие и опыт. Нежелательно обострять дальше взаимоотношения с нашими чешскими союзниками…
— Я понимаю это, Иван Иннокентьевич. Необходимые меры уже приняты, и я не допущу эскалации военного конфликта, — Ермаков лгал с самым честным видом, не моргнув и глазом, но сразу сделал спасительную для себя в будущем оговорку. — Если это не приведет к ущербу для нашей государственности или не ущемит наше национальное достояние.
— Хорошо, Константин Иванович. До свидания, Ефим Георгиевич, — Серебренников протянул ладонь для рукопожатия, — делайте все, что считаете нужным. Правительство одобряет вашу полезную деятельность. Извините, но мы с Иваном Андриановичем должны идти, нас ждет Петр Васильевич.
Министры обменялись рукопожатиями, и через минуту Сычев с Арчеговым остались одни. Обменялись кривыми, но победными улыбками, и полковник тут же спросил:
— Ты как их всех уломал?
— Ты же коренной сибиряк, в отличие от меня, «навозного», — Ермаков улыбнулся, он знал, что так в Сибири в это время называли приехавших сюда россиян, «навезенных», так сказать.
— И казак к тому же. Тебе будет легче с самоуправным атаманом Семеновым справиться, это они прекрасно понимают. И потому за твою кандидатуру сейчас держаться будут накрепко, только лишь бы ты воз тащил. Да, кстати, ну ты и демагог, я удивлен. Ты так ловко коммунистов и эсеров на одну доску с растлителями, грабителями и прочими душегубами поставил…