Спасти посольство
Шрифт:
Экипажи расходятся.
— Знаешь, Вася, что такое «посадка с максимальным градиентом»? — спрашивает Мельник у капитана Тромбачева — своего второго пилота. — Это, брат, и есть знаменитый «афганский заход»! Слыхал?
Они заняли места в кабине.
— Слыхал, Сергей Петрович, — Второй пилот пристегнулся ремнем. Он молод, и многие хитрости пилотирования, которые не преподавали в летном училище, ему неизвестны.
— Только толком не знаю. Расскажите!
Мельник улыбается.
— Это, брат, целая наука! С какого расстояния мы обычно начинаем
— С десяти — двенадцати километров, — четко отвечает Тромбачев.
Мельник кивает:
— Вот-вот… А там кругом горы, это во-первых, а во-вторых, на плавной линии снижения тебя уже ждут со «Стингерами»! И на этих десяти километрах обязательно собьют!
— Как же вы садились? — завороженно спросил Вася.
— Очень просто. Заходим на посадку с километра-полутора. Плавной посадочной глиссады нет — падаем с высоты, над самым аэродромом. Выпускаем закрылки, подкрылки, шасси и с максимальной крутизной идем вниз по спирали, с вертикальной скоростью снижения до тридцати метров в секунду. И при этом отстреливаем тепловые ракеты!
— Так можно в штопор сорваться…
— Можно, — усмехается командир. — Но не нужно! Нужно от ракет уйти и сесть нормально!
— А сейчас зачем так? — спрашивает капитан. — Афган давно закончился!
Мельник усмехается:
— Значит, надо! Просто так в армии ничего не делается. Да и вообще нигде… а тренировки — великое дело! В Анголе мне ракета попала в двигатель, на борту двести человек, но мы десять раз отрабатывали полет на трех движках, вот я и долетел, и сел нормально.
Вася вздыхает:
— Да, командир должен все уметь.
— Не только командир, а любой пилот, — говорит Мельник. — Вот ты хотя и сидишь справа [21] , а должен уметь все, что я умею. Чтобы при необходимости заменить меня в любую минуту!
— Зачем это?
— Сейчас некогда, как-нибудь напомнишь — расскажу…
Стальные птицы медленно ползут по рулежным дорожкам и, замерев на несколько секунд на краю взлетно-посадочной полосы, бешено рычат двигателями, а потом срываются с места и устремляются вперед с постоянным ускорением. И вот первая машина отрывается от земли, набирает высоту и растворяется в небе, а по бетонке мчится вторая, третья…
21
Место первого пилота находится слева, а второго — справа.
…Ближе к полуночи командир полка и представители штаба дивизии проводят разбор полетов.
— Ну, так, вроде бы все штатно, — говорит в заключение полковник Бобров. — Так и доложу. Однако, товарищи, прошу не расслабляться. Поверьте мне, это только увертюра. А если наверху решат, то тогда придется и целую оперу разыгрывать!
Щербинин вздохнул:
— Будет приказ — и оперу споем, и балет станцуем!
Офицеров перевели на казарменное положение, летчики ночевали в общаге, хотя после напряженного дня возбужденная нервная система
— Так что за историю вы хотели рассказать, Сергей Петрович? — спрашивает командира второй пилот Тромбачев.
У него круглое детское лицо с безмятежными голубыми глазами и пухлыми губами, поэтому двадцативосьмилетнего капитана все называют Васей. Не Василием Васильевичем и даже не Василием, а просто Васей.
— Как кота, — жалуется он дома отцу.
Тот смеется:
— Ты, главное, виду не показывай, что тебя это задевает, а то имя в прозвище превратится на всю жизнь. И работай, как положено, авторитет зарабатывай… А время быстро бежит. И не заметишь, как Василием Васильевичем станешь!
Отец знает, что говорит. Во-первых, он сам Василий Васильевич — в их семье всех мальчиков называют одним именем, а девочек в роду — одна-две и обчелся. А во-вторых, отставной подполковник Тромбачев налетал за двадцать лет службы в военно-транспортной авиации десятки тысяч километров.
Мельник морщит лоб, вспоминая.
— А-а-а… Да история-то простая… Идет перебазирование на новый аэродром, эскадрилья летит строем, вдруг машина из второй шеренги сблизилась с впереди идущей. То ли передний командир скорость чуть сбросил, то ли задний чуть увеличил. Зевнул кто-то, короче. Они и сошлись на миг — раз! И тут же разошлись обратно.
Капитан Тромбачев внимательно слушал, округлив детские глаза.
— Только за этот миг кормовые пушки передней машины вошли в кабину задней…
— Как?! — выдохнул Вася. — Как «вошли»?!
— Молча! — буднично пояснил Мельник. — То есть, конечно, не совсем молча: стеклопакет разбили, значит, удар, хруст, воздух ворвался, свист, грохот… Но главное — командиру голову оторвало!
— Как?! — Вася заподозрил подвох, глянул на рассказчика с подозрением: что он за байки травит?
Но Мельник был серьезен.
— В полном смысле слова! Снесло голову, как саблей, вся кабина в крови, машина без управления… Как думаешь, что второй пилот сделал?
Вася округлил глаза еще больше:
— А что тут еще делать — взял управление на себя!
— Не угадал! Дернул рычаг катапульты, ушел вниз, раскрыл парашют и благополучно приземлился.
Мельник цокнул языком.
— А самолет с пятью членами экипажа разбился! Вот такая история!
Вася был шокирован:
— А почему же он так сделал? Его же, наверное, спрашивали? Как объяснял-то?
— Конечно, спрашивали, и не один раз. Сначала на следствии, потом в трибунале, он ведь шесть лет получил… А объяснял очень своеобразно: «Я, мол, пилотировать не умею, я хозяйственными делами занимался — гостиницы заказать, горючее достать…» Может, действительно, пилот из него никудышный, но скорей всего испугался, нервы не выдержали.
Командир замолчал. Вася тоже задумался, но ненадолго.
— Сергей Петрович, а к чему вы мне это рассказали? — вдруг с подозрением спросил он.
— Да к тому, чтобы ты у меня всему учился! — сказал командир. — И если придется, мог заменить!