Спасти слона!

Кэрри Дейв

Но когда мы туда приехали, все жалюзи были тщательно закрыты, хотя доносившийся изнутри шум говорил о том, что Аджманская национальная фабрика ремесел функционирует по-прежнему. Пробраться внутрь представлялось непросто.

— Ну что ж, начнем с этой, — сказал Дес. — Откроем дверь и попросим кого-нибудь из начальства.

Но все же мы вернулись к Жемчужной мастерской и обнаружили, что вокруг нее жизнь бьет полным ключом. Мы просидели в машине битый час, по очереди снимая китайцев, возящихся с ящиками.

— О’кей, — наконец сказал Дес. —

Ну что, вылезем и скажем здрасьте?

Я включил видеокамеру и усмехнулся ему.

— Как скажешь.

Я заклеил черной лентой красный огонек, так что единственным, что могло выдать, что она работает, могла самонаводящаяся фокусировка. Опустив ее вниз и держа у бока, я вылез из машины, едва не задохнувшись в знойном аджманском воздухе, и последовал за Десом к полуоткрытым жалюзи.

— Взгляни, можно ли отсюда снять резчиков, — тихо сказал Дес.

Незаметным движением я сунул камеру под жалюзи. И тут же к нам выскочил чем-то обеспокоенный китаец и забормотал что-то на кантонском наречии.

— Нам нужен владелец фабрики, — ледяным голосом произнес Дес.

— Владелец? — с сомнением повторил китаец.

— Ну, начальник, — кивнул Дес.

— Мистер Пун?

— Именно мистер Пун, — улыбнулся Дес.

Китаец, которого мы вроде убедили в законности нашей просьбы, повел нас через дорогу и вдоль рядов цехов к тому самому помещению, которое мы со Сьюзи снимали много недель назад. Теперь было ясно, что весь этот ряд занят производствами Пуна.

— Подождите, — сказал китаец и зашел в цех.

Через несколько мгновений он вернулся в сопровождении того самого человека, которого я видел за рулем белого «БМВ» в свою последнюю поездку. Джорджу Пуну перевалило за тридцать; он был весьма упитан и одет в дорогие с виду широкие брюки и голубую рубашку. Он опасливо поглядывал на нас.

Дес решительным шагом выступил вперед.

— Мистер Пун! Я из Независимой телекомпании новостей в Лондоне. Нам известно, что здесь у вас имеются фабрики по обработке слоновой кости.

Джордж Пун вытаращил глаза на него, озадаченный, как оценить ситуацию.

— Мы желаем произвести съемки внутри помещения фабрики, — продолжал Дес.

Последовала краткая пауза. Вдруг Пун залопотал нам что-то по-кантонски. Мы решительно смотрели на него. Вдруг поток слов на мгновение захлебнулся, и в глазах Пуна вспыхнул звериный блеск.

— Нет англиски! Вы говорить по-китайски? — сказал он.

— Позвольте задать вам вопрос о фабриках, находящихся здесь у вас, — повторил Дес.

В ответ Пун повернулся к нам спиной и заковылял к тому цеху, где были полуоткрытые жалюзи. С нашей точки зрения, лучшего кадра для интервью было не найти. Пун скажет сам за себя, показав спину многомиллионной аудитории телезрителей. Я наклонился, чтобы проверить работу видеокамеры, затем еще раз. Мое сердце разрывалось при мысли, как бы не сорвалось. Характер звука, исходящего от видеокамеры, говорил о том, что ничего из съемки не получится. Шепча проклятия, я осторожным движением

перефокусировал объектив на широкий угол — только так можно было поймать в объектив Пуна, не пользуясь видоискателем. Я навел объектив Пуну в спину, моля Бога, чтобы он, наконец, повернулся ко мне лицом. Десмонд побежал за Пуном вслед, пытаясь приставать к нему с вопросами, но тот ничего не отвечал.

Дойдя, наконец, до полуоткрытых жалюзи, Пун что-то завизжал по-кантонски, и жалюзи немедленно закрылись.

— Мы знаем, что вы проводите операции со слоновой костью, — настаивал Дес.

К моей радости, Пун наконец-то повернулся лицом к видеокамере, подрагивая плечами и мотая головой с кислой гримасой на лице. Он подошел ко мне так близко, что мне пришлось бы поднять камеру, чтобы запечатлеть его. Но все это было не важно. Я заснял его. Десмонд теребил Пуна за руку, пытаясь разговорить, но тот по-прежнему только тряс головой и безразлично пожимал плечами с неизменно кислой улыбкой на лице.

Мы отошли в направлении нашей машины, чтобы запечатлеть Пуна во весь рост на фоне новехонькой вывески «Жемчужная мастерская» — этот кадр как нельзя лучше состыковался с другими сценами, снятыми в Аджмане. Бедняга Пун, доведенный до ручки, погнался за нами, пока не соединился по ту сторону дороги с группой рабочих, сбежавшихся на его крики.

— Теперь я хочу снять контейнер, — сообщил я Десу.

— Прекрасная мысль, — кивнул он, — думаю, большего мы не получим. Он не идет на контакт. Он прекрасно понял, к чему я клоню.

В первый раз я поднял камеру на уровень глаз и задержал на несколько секунд на контейнере, стоящем на грузовике. Позади, где-то в тридцати футах от нас, стоял бедняга Пун, уже успокоившийся и, более того, наслаждавшийся тем, как он пресек наши попытки ворваться в его владения. Я навел камеру в упор на него.

Реакция была — драматичней не придумаешь.

— Не снимайт филм обо мне, не снимайт филм! — заорал он — уже по-английски…

Мы с Десом обменялись взглядами и поняли друг друга: пора смываться.

— Отдайт филм! — завопил он и бросился на нас. — Вы не имейт права! Отдайт филм!

Когда мы добрались до машины, я повернулся к нему лицом.

— Ну, я же кончил! — крикнул я в ответ и бросил камеру на заднее сиденье. Тем временем Дес вскочил на переднее пассажирское. Пун уже нагнал меня, когда я садился в машину, и прежде чем я успел захлопнуть дверцу, он вцепился и повис на ней, как мартышка.

— Отдайт камеру! — вопил он.

Задние дверцы были заперты на замок, так что камера покоилась в безопасности на заднем сиденье, и дорваться до нее Пун мог бы, только выкинув меня из водительского кресла. Для этого ему пришлось бы пойти на открытый разбой. Я тряхнул связкой ключей и — благодарю судьбу! — сразу нашел ключ зажигания. Мотор завелся с полоборота.