Спасти СССР. Часть 4
Шрифт:
Я кивнул. Карпец собрался и вышел, аккуратно притворив дверь.
— Михаил Сергеевич... по Вашингтону.
...
— Наш контактер... посланный нами корреспондент в Вашингтон... вчера погибла.
Так...
— Как?
— Попала под машину.
Классика.
Знаете... у меня есть немало достоинств. Вряд ли их можно назвать достоинствами с точки зрения нормального человека... да и с точки зрения уголовного кодекса тоже. Любого — советского, американского. Но кое-что есть. Если на меня давят — я только злее становлюсь. А если по морде дали как сейчас...
Значит, мистер Буш вы вот
— Давайте вот как, Виктор Михайлович мы поступим. Через пару — тройку дней мы проведем пресс-конференцию. Небольшую, только на несколько человек. Будут как ведущие советские издания, так и зарубежная пресса. Деталями будут МИД и Общий отдел заниматься, но вы тоже в курсе будьте. Пусть кто-то из журналистов — это уже ваша работа — в вопросе упомянет убийство Джона Кеннеди. Хотя бы в связке с покушением на меня... как то так. Убийство Джона Кеннеди.
— Понятно Михаил Сергеевич
— Может, товарища Пономарева подключить? — сказал я — он ведь теперь пятое управление возглавляет? Пусть свою агентуру подключит, найдет нужного человека чтобы поехать в Штаты и вступить в контакт.
Заколотилось сердце. Чебриков понял, что близок к провалу[61]...
12-13 сентября 1985 года.
Москва, СССР. Петровка, 38
Дело о взрыве в московском метро принял к производству старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимир Иванович Калиниченко. Это был один из самых опытных следователей Союза, он расследовал, например гибель Машерова и убийство на Ждановской — когда пьяными ментами — лимитчиками был убит майор КГБ из отдела шифрования. Претензии к нему имелись как у МВД, так и у КГБ, на первом совещании он раздал задания и дал понять, что ни грызни ни халтуры в работе не потерпит.
Со стороны МУРа по делу работал опытнейший офицер розыска, полковник милиции Валерий Иванович Федоров, заместитель начальника МУР. В МУРе он занимался борьбой с организованной преступностью, но так как организованной преступности в СССР быть не могло по определению, это называлось борьбой с бандитизмом. Именно ему и его группе — удалось «приземлить» на нары наглого Славу Япончика.
Пока Федоров был в генеральной прокуратуре — его группа уже работала. Поскольку у них не было и не могло быть выходов на «спецконтингент», отрабатываемый КГБ, они работали, как могли и как умели. Прежде всего со свидетелями.
МУР. Как много в этом слове.
Само слово «мусор» — произошло от МУС — московский уголовный сыск. Большевики, придя к власти, просто поменяли сыск на розыск, но суть осталась.
Почему то всегда, в том числе и до 1917 года — в Москве была и преступность круче и боролись с ней — жестче. Сомнительное в этом смысле первенство Петербург перехватит только в девяностые, когда к нему намертво прилипнет прилагаемое «бандитский». Москва в то время была воровской, ее делили на части десятки диаспор и этнических мафий — в Петербурге к слову было только два «крестных отца». Именно в Москве проявили себя курганские и соседние новокузнецкие, настолько, что появился невеселый анекдот: здравствуйте,
МУР это школа, это уровень, это не просто милиция. В МУРе каждый оперативник немножечко Жеглов, но немного и Шарапов, хитрость ценится больше грубой силы, многие опытные опера — психологи, актеры, знатоки человеческих душ. В МУРе никогда не поощрялось избиение задержанных, допросы «третьей степени» и кто ничего другого не мог — тот в МУРе не задерживался и хорошо, если не в Нижний Тагил уезжал.
Володя Манасян, вежливый, говорливый московский армянин, который пошел в милицию после того как его выбросили с третьего курса Щуки — имел два важных для любого разыскника качества. Он умел разговорить любого, подстроиться в разговоре под собеседника. И он инстинктивно понимал если что-то не то. Не конкретно, а в целом — чуял крысу, и это давало повод насторожиться и ему и напарникам. С человеком что-то не то, с учреждением, с бумагой...
Сейчас он, находясь в депо, где были метростроевцы — находился в свободном поиске. Искал тех, кто искал кого-то, кому бы присесть на уши. Он знал важную вещь — начальство никогда не знает, что происходит внизу. И часто не хочет знать. Приходит бумага из милиции, ответ подписывает кто? Начальник. Обычно это филькина грамота.
А вот работяги — им только дай выговориться, кости перемыть начальству.
Исходя из тех скудных данных какие у него были, он вычленил главное — мощность взрыва. Она такова, что это не могла быть сумка, внесенная в поезд или оставленная в камере хранения, как в случае с бандой Затикяна. Значит, кто-то разместил бомбу в поезде. Как он это сумел сделать? Да так что никто не увидел.
Или при ремонте. Или — положили — на крышу, в экипажной части где-то. Но опять-таки — должен был быть доступ к самому поезду, причем длительный. И тот кто размещал взрывчатку — должен был хотя бы примерно понимать что он делает.
Это резко сужало круг поиска до метродепо
Одевшись как провинциальный корреспондент — очки (с нормальными стеклами), белая рубашка с короткими рукавами — он какое-то время просто мотался по метродепо без дела — оно не работало, допрашивали всех его работников. Потом выделив группу рабочих у выхода, он подошел ближе, прислушался...
Ругань конечно знатная...
— Мужики...
...
— А как думаете, могли во время ремонта в вагон что-то заложить?
Работяги угрюмо уставились на него.
— А ты кто будешь, мил человек — сказал один из них
Он показал корочку
— МУР...
— А... Петровка 38
— Вот именно. Вы хорошо повспоминайте. Вас же могло убить.
— Что мы, не понимаем?! — зло сказал один из работяг — у нас бригадира убило.
— Так что?
— Вагон в ремонте был...
— Кто его ремонтировал?
— Комсомольская бригада. Балабан бригадир был, его и убило там на станции
Манасян пометил в блокноте
— А посторонних не было? Все на месте?
Работяги переглянулись
— Посторонних? Да тут их полно
— Это как?
— Как. А то не знаете как. Народа не хватает, не идут к нам. В бригадах полно... кто практику проходит.
— Ну ты Иваныч и скажешь
— А что, не так?! Пусть милиция знает
— А практиканты откуда? — задал вопрос Манасян