Спец экстра-класса
Шрифт:
Один из братков достал из кармана кителя прапорщика удостоверение личности и по слогам прочитал:
– Алексей Серегин.
– Понял, – кивнул другой, самый миниатюрный из всей этой гоп-компании. Пока санитары укладывали Ужа на носилки и укрывали широкой белой простыней, тщательно прикрывая тюремную робу, браток вынул из полиэтиленового пакета белый халат. Быстро облачившись в него, он не забыл нахлобучить на голову белую шапочку, в мгновение ока перевоплотившись из брателы бандитского вида в обычного медбрата. И пока двое других прятали в кладовке
Милиционер-эрудит, занятый штудированием прессы, не обратил на него никакого внимания.
Оказавшись во дворе, «медбрат» подошел к автозаку, держа руки в карманах халата, и обратился к водителю:
– Прапорщик Серегин просил передать…
– Что? – Водитель, услышав знакомую фамилию, опустил стекло двери. В следующую секунду в глаза ему ударила тугая струя слезоточивого газа. – А-а-а! – взвыл нечеловеческим голосом мужчина, и в тот же миг «медбрат», просунув в окошко руку с миниатюрным разрядником, ткнул им водителя в подбородок. Электрический разряд в несколько тысяч вольт швырнул того на спинку сиденья, лишив сознания.
– Ну-ка, больной, откройте рот. – Запрыгнув на подножку, «медбрат» запустил обе руки в кабину. Правой он разжал рот бесчувственному водителю, а левой сунул ему под язык «марочку», кусочек бумаги, пропитанный синтетическим наркотиком ЛСД. – Сладких снов и спокойной ночи.
Из дверей появились санитары с носилками, «медбрат» поспешил открыть двери микроавтобуса и помог погрузить «больного», после этого все трое скрылись в «РАФе».
Двое остававшихся в больничном корпусе братков, не спеша покинув здание, направились к «БМВ».
– Как все прошло? Свидетелей не было? – нетерпеливо поинтересовался Хлюст.
– Без сучка и задоринки, – весело отрапортовал один. – В больничном отделении второго этажа «санитары» объявили двадцатиминутный карантин, якобы паразитов травить собрались. А на третьем я просто дверь в отделение закрыл на табуретку. На лестнице было пусто, а менту на входе все до жопы.
Хлюст проследил взглядом, как мимо «БМВ» проехала «Скорая помощь», потом включил рацию:
– Заслон, все в порядке, даю отбой.
– Вас понял. Отваливаю, – незамедлительно последовал ответ.
Через час переодетый в приличный, но не особо дорогой костюм (чтобы не бросалось в глаза) Уж стоял на небольшом аэроклубовском аэродроме возле старого труженика «кукурузника» «Ан-2».
– Тут деньги, ксивы. Через шесть часов ты будешь за границей. Ксивы в порядке, сразу на перекладных дуй к морю. Лечись, отдыхай, если понадобишься – вызовем, если что-то понадобится от нас – контактный телефон ты знаешь. Ни с кем не якшайся, никаких старых или новых друзей. Если спалишься второй раз, даже сам господь бог тебе уже не поможет.
– Да ни в жизнь, буду тише воды, ниже травы.
– Не зарекайся, и в добрый путь. Пока менты опомнятся, ты будешь далеко.
Едва пассажир влез в салон «Ан-2», пожилой пилот захлопнул дверцу с иллюминатором. Мотор ветерана натужно заревел, и двукрылая машина побежала
Матерым хищникам свойственно особенно ценить свободу. Поэтому, попав в капкан, волки, крысы предпочитают потерять конечность, нежели остаться там в ожидании своей невеселой судьбы.
Двое заключенных, которых Виктор Савченко окрестил Кощеем и Угрюмым, были осуждены за разбои и зверские убийства на пожизненное заключение. Эти двое отчаянных, кровожадных злодеев до тюрьмы не знали друг друга, но, оказавшись в одной камере, быстро нашли общий язык и даже стали чем-то вроде друзей. Сутки напролет они могли говорить обо всем, что знали.
– Мне один древний сиделец рассказывал, —так начинал Кощей, он любил всевозможные тюремные легенды, байки, свято в них верил и, пересказывая, старался придерживаться той версии, какую слышал, ничего не добавляя и не приукрашивая. – Здесь в тридцатые годы в подвалах расстреливали политических. Так много народу извели, что камень, пропитанный человеческой кровью, стал крошащимся, как халва.
– Где, ты говоришь, все это происходило? – спросил Угрюмый. Он был на добрый десяток лет моложе Кощея, но ум имел прозаичнее и жестче.
– Да здесь, у нас, в Бутырке, – ответил сокамерник.
– Ерунда, – отмахнулся Угрюмый. – Бутырка построена чуть ли не двести лет назад, при чем тут большевики?
– Ну, не знаю, – развел руками Кощей. – Что слышал, то и говорю. – Немного помолчав, вдруг спохватился: – А может, подвалы еще раньше были, а коммуняки их приспособили под «зажаренный цех». Потом, когда уже Сталина не стало, эту кухню тихонечко прикрыли, а?
На этот раз Угрюмый не спорил. Некоторое время он задумчиво сидел, потом, внезапно вскочив с места, направился к умывальнику. Плотно заткнул раковину.
– Это мы сейчас проверим, – и открыл до упора кран.
Вода, вырывающаяся с шипением из крана, быстро заполняла раковину и наконец стала переливаться через край. Поток толщиной с бельевую веревку полился на пол, выложенный кирпичом на манер брусчатки, где сразу стала образовываться лужа. Вскоре, отыскав себе проход, вода, подобно юркой змее, поползла под нары.
– Для чего ты это сделал? – удивленно спросил Кощей.
– Проверяю твою версию о подвалах, – спокойно объяснил Угрюмый, как завороженный наблюдая за водяным потоком, скрывающимся под нарами. – Если под нами есть подвал, вода – стихия умная – сама найдет дорогу. Если там есть люди, то наверняка скоро прибегут вертухаи, а если нет…
Вода уходила под пол всю ночь и весь день, но никто так и не пришел. На следующий вечер Угрюмый отключил воду и лег спать. Через сутки, вооружившись стальной ложкой, он полез под нары и стал простукивать кирпичи. Наконец, выбрав более подходящий, стал его потихонечку крошить. Сперва обожженный, выдержанный в технологических рамках кирпич плохо поддавался, но стоило проникнуть внутрь, и он стал крошиться, как мел. За полторы сотни лет даже стройматериалы теряют свою прочность.