Специальный агент преисподней

Зубко Алексей Владимирович

Присмотрелся, и правда: Яга прижала к стволу дерева небольшой кусок бересты. А филейная ее часть просто от старости трясется… или еще от чего.

На первобытном прообразе бумаги какие-то загогулины, словно обрывки различных кардиограмм, наложенные один на другой.

– Сдается мне, что последствия удара по голове не ограничились потерей памяти. Или ты всегда так туго соображаешь?

– Да бред это полный,- в сердцах выпалил я.

– Правильно,- согласилась

Яга, убирая бересту.- А на этой?

Два отстоящих друг от друга нолика, вписанных в вытянутый эллипс.

– Розетка,- быстро ответил я.

– Что за невидаль? – удивилась Яга – костяная нога.- А это?

В центре треугольник, из углов которого выходят лучи, делящие лист бересты на три поля, внутри написаны две цифры, образующие число 21. Параллельно каждой из сторон треугольника прочерчены по два одинаково отстоящих друг от друга отрезка, образующих два треугольника, вершины которых находятся на лучах, исходящих из внутреннего треугольника.

– Что-то знакомое, но… это как-то связано с отсутствием женщин и присутствием пива, соленых бобовых или копченых пресноводных и пары-тройки друзей.

– Ладно,- махнула рукой Яга.- Приступим к лечению. Закрой глаза и полностью расслабься.

Я послушно исполнил ее распоряжение.

Бум!

Потирая ушибленный лоб, я поднялся с земли, куда сверзился с пня, подтвердив невозможность совмещения процессов сидения и полной расслабленности.

– Замри! – приказала ведьма.- И рот закрой.

Я послушно замер, пытаясь угадать, какая опасность грозит мне на этот раз.

Не менее послушно замер и костер – погаснув словно по мановению волшебной палочки. Вот только темно не стало – небо озаряют частые всполохи далекой грозы.

Со свистом рассекая воздух, увесистая клюка взвилась вверх и со звоном отскочила от моего лба.

– Имя? Фамилия? Звание?! – тряся меня за грудки, проорал штандартенфюрер СС фон Штирлиц.

– Гитлер капут! – выпалил я.- Семнадцать.

– Чего?

– Мгновений,- уверенно ответил я.

– Чего-чего?

– Весны.

– Кажется, перестаралась,- меняясь в лице, произнес женским голосом штандартенфюрер СС Штирлиц, облаченный в эсэсовскую форму.

Козырек фуражки медленно стек по переносице вниз, превратившись в огромный крючковатый нос, а стилизованный под орла значок вспучился огромной волосатой бородавкой.

– Ты по-русски понимаешь? – спросила Яга, став самой собой. Вот только вместо висячего и плоского пятого размера груди она стала обладательницей протеза

такого же по размеру, но под завязку наполненного и мощно колышущегося от малейшего

движения, да еще и протез трансформировался в ручной пулемет, непонятно зачем привязанный к ноге.

– Ты меня слышишь? – прокричал пестрый попугайна ее плече.

– Скажи что-нибудь! – потребовал одноногий пират, чертыхнувшись.- Карамба! Мать вашу…

Закрыв глаза, от чего мечущиеся перед взором светлячки приобрели болезненную яркость и муторное раз ноцветье, я затряс раскалывающейся головой и отрицательно замычал.

– Что бы по этому поводу сказал Гиппократ? – задумчиво произнесла Яга, гладя шершавой ладонью мой лоб.

Постепенно светлячки разлетелись, боль в голове притупилась, и я рискнул приоткрыть один глаз.

Рядом суетилась старая ведьма, бормоча, что, дескать, только гнева всех сил небесных, подземных и земных на ее голову не хватало.

– Что это было? – спросил я.

– Шоковая терапия,- призналась Яга, с облегчением вздохнув.- Вспомнил что-нибудь?

– Не знаю…

– Как тебя зовут? – спросила она, и бородавка на носу шевельнулась, становясь похожей на нацистского орла.

Наваждение длилось краткий миг, затем бесследно исчезло.

– Не помню. Но быть товарищем Бармалеем больше не хочу – надоело.

– Будем лечить,- решила Яга.- Принеси метлу.

– Мы куда-то летим? – спросил я, возвращаясь с магическим помелом, притворяющимся простым инструментом для подметания двора.

– Я иду спать,- сообщила старая карга с костяным протезом.

– А зачем тогда я принес это?

– Местность подметать.

– А?

– Подметешь двор, вишь, избушка весь разворотила в поисках червячков, наносишь в баню водицы… Носи из криницы, она чище будет. Еще череп отполируешь, чтоб блестел,- принялась перечислять Яга, входя в роль Золушкиной мачехи.- Наколешь дров. Но это уже когда я проснусь, а то будешь греметь, сон мой нарушишь…

Чего еще? Хватит пока. Если управишься раньше – можешь подремать чуток. Вон, под кусточком.

– Да вы, мамаша, форменный эксплуататор. Та.м же муравейник рядом.

– А что делать? – развела руками Яга.- Работай. А я пойду перекушу на сон грядущий.

– Рябчиков? Ананасы?

– Сало с чесноком и ломоть хлеба с тмином,- призналась Яга. И ушла, не дав мне процитировать пришедшие на ум стихи Маяковского.

Вздохнув, я извлек из-за пазухи мягкие на ощупь комочки наушников, вставил их в уши и, нажав на кнопку воспроизведения, взмахнул метлой, поднимая клубы пыли, мягко сияющие в лунном свете. Какая длинная выдалась ночь…