Спецкоманда №97
Шрифт:
— Ты чего назад рванул? — спросил он. И тут его словно прострелило. В горячке боя он лишь отметил слабые пистолетные выстрелы, раздававшиеся справа. А сейчас они словно грохнули над самой головой. — Ты встретил их? Где Лешка? — Клим взял инструктора за грудки. — Я спросил: где Алексей?
Капитан, морщась от боли, кивнул в сторону.
— Сразу за болотом. Ранен.
— Кто его? Туши Свет?
— Я... Не разглядел.
Подминая ростки крушины и орошая их кровью, Серьга, превозмогая боль, подползал к своему оружию.
«Suppressed» стоял на сошках. Если раньше Серьга считал его одухотворенным, то сейчас — живым. Казалось, он все видит через свою оптику и принюхивается длинным стволом. Даже не надо брать его в руки, а просто отдать голосовую команду. И он, вечно собранный, оглушительно высморкается в чью-нибудь рубашку.
Сейчас Серьга поменял точку зрения: самое поганое — не ждать, догонять и надеяться. В залитой кровью груди все еще теплилась надежда. Ни на что-то конкретное, а просто надежда — абстрактная. Не голая, а прикрытая какими-то лохмотьями. Он надеялся выжить — и выжил, это после смертельного, считай, удара в печень. И повторить выстрел. В этот раз он прицелится выше. И уже никто не помешает ему.
Изуродованная рука не слушалась. Кое-как наложенный жгут прекратил кровотечение. А из-под ребер все еще хлестало. Особенно при движении.
«Сука!... Как распахал!»
Обидно. Нечестно. Поймал на знакомой связке. Фактически откатал с закрытыми глазами.
«Я бы тоже так смог...»
Немного осталось — всего метр. В представлении Серьги — метровая линейка, на которой каждая травинка была делением. Линейка, по которой бесконечной чередой бежала неутомимая строка: «Я бы помог товарищу...»
Оставил умирать, сука!
Полметра...
Впору позавидовать муравьям, которые сновали с неимоверной скоростью. Комарам, повисшим над головой серым облаком. И вот странность: комары его не кусали, словно он уже был трупом. Или бежала в жилах «его отравленная кровь».
Романс, похожий на похоронный марш.
Вот рука снайпера коснулась удобного приклада винтовки, продвинулась к короткому магазину, торчащему перед предохранительной скобой, погладила ложе, передернула затвор...
В оптику Серьга посмотрел, как в замочную скважину, убрав вначале кратность.
А вот и цель. Даже две.
В голове плотной пробкой торчала установка: повторить выстрел. И Серьга подсознательно выбрал Колчина.
Он снова прибавил кратность. Хоть в зрачок можно попасть. Даже действуя одной рукой. Да хоть одним пальцем. Лишь бы он сгибался.
Упираясь сошками в землю, а прикладом в плечо, «suppressed» стоял мертво. Ни малейшего колебания в оптике.
Лишь бы сил хватило. А вот они-то на исходе. Пройдя по всей шкале воображаемой линейки и закрашивая ее кровью, Серьга обессилел. Голова закружилась, в глазах появилась рябь, отчего оптика показалась монитором, воспринимающим не больше пяти кадров в секунду, и панорама дергалась.
Снайпер нажал на спусковой крючок, когда в нем фактически не осталось жизни, а гаснущий мозг освободился от последних мыслей: довершить начатое,
Когда старший сержант подошел, боец «семерки» был мертв. Теперь уже окончательно.
Клим волок тело Бережного, мысленно проложив маршрут по болоту по кривой, наступая на кочки и корневища кустарников и обходя водяные «окна», затянутые травой.
На сооружение волокуши у Клима ушло не больше двух-трех минут. Он срубил три невысокие березки и привязал к ним раненого — ногами в сторону нетронутых веток. Они хорошо скользили, при перемещении не давали волокуше погружаться на водяных участках.
Клим миновал болото, но отвязывать раненого от волокуши не стал. Алексей был плох и по-прежнему без сознания. Его лучше не трогать. Да и тропа, ведущая к протоке, была устлана подсохшим камышом, осокой, росистой марью. По ней носилки-волокуши будут скользить так же хорошо.
Он лишь раз оглянулся на Алексея, когда прошел болото. «Ничего, дойдем», — тихо прошептал.
«Держи, Клим...»
Сергей, чувствуя комок в горле, принимает от Алексея Бережного акваланг.
Клим волок единственного в экипаже человека. Остальные грызлись насмерть, оскалив клыки на вожака стаи. Главное, чтобы шкура уцелела, а внутренности — хер с ними, их же не видно.
Выходя к протоке, Сергей опустил концы носилок. В глаза вонзились солнечные лучи, отразившиеся от зеркальной поверхности воды. «Плохо тебе, когда солнце в глаза, — припомнилось из далекого прошлого. — Плохо, когда попал под луч прожектора... Но бывает хуже. Бывает совсем плохо. Это когда появляется твой главный враг...»
Сергей вдруг поймал себя на странном ощущении: он щурился, а глаза, казалось, распахнуты, как окна, настежь. И в них врывается прохлада, гуляет под веками ветерок. И в груди что-то вроде веселящего сквознячка-провокатора, словно нашептывающего о том, что все плохое осталось позади, на санном оттиске, затерявшемся среди болот. А впереди что-то праздничное, оживленное...
Безоблачное.
Он чувствовал: усталость больше не тронет его плеч. Почему — этого он не знал.
Клим подогнал лодку к берегу и перенес на борт Алексея. Включил радиостанцию и вышел на связь с военно-морской базой.
— "Центр", я «Седьмой». «Центр», ответь «Седьмому».
— "Седьмой", я — «Центр». Наконец-то! Почему не отвечал на вызов?
— "Центр", я эвакуирую раненого. «Скорую» на старый пирс...
До старого пирса было немного ближе, чем до пирса военно-морской базы. Но это «немного» могло спасти жизнь Бережному.
Получив подтверждение, Клим завел мотор, и лодка, высоко подняв нос, помчалась по зеркальной глади протоки.
Вот она миновала то место, где Климу пригрезились бегущие по траве фигуры в камуфлированных лохмотьях, а сознания коснулась ужасающая мысль: у них нет возможности успокоиться, уйти туда, куда они никак не могли добежать, где нарушил бы тишину их радостный крик освобождения.