Спецназ, который не вернется
Шрифт:
— Что же толкнуло?
— Мне кажется, когда на Грозный пошли танки, оружие в руки взяли даже те, кто ненавидел Дудаева. А об этом как раз и не подумали, мозгов не хватило. Словом, чеченская собака могла пробежать, отбрехав впустую, мимо, но в России кто-то взял палку и бросил в нее. Собака огрызнулась, оскалилась. Это не понравилось, и вместо палки вытащили ружье… Одним бы переломать руки, а вторым выбить клыки. Не умеете разговаривать по-людски — не хрен занимать посты. И пудрить людям мозги своей незаменимостью.
— Извини, но после всего,
— Не чеченцев хочу защищать, а истину.
Говорили шепотом, некоторые слова домысливали. По каким-то позициям не соглашались меж собой, но предпочитали не спорить, а продолжать разговор: он всегда скрашивает дорогу. Не говоря уже о том, что офицеры просто боялись остаться наедине со своими мыслями.
Дошло и до того, о чем Заремба догадался еще в Балашихе:
— Теперь мне окончательно ясно, почему группу подбирали именно таким способом, чтобы ни у кого не оказалось родных и близких. Погибших никто не станет искать. Грамотно, но… подло ведь!
— Конец восьмидесятых и девяностые годы по количеству подлости могут, наверное, соперничать с целыми столетиями, — на этот раз безоговорочно согласился подполковник. — Хотя о народе и о его интересах орется больше и чаще.
Помолчали, пролистывая в памяти события последних лет и сопоставляя их со своей судьбой. Пограничник остановился на самом главном:
— Знаешь, я ездил на проводы заставы. Когда снимали заставу, — уточнил Туманов. — Бээмпешки выходят за КПП, водители дают сигнал — и вдруг слышу, что у каждой машины свой голос. Они по-разному сигналят, Алексей. Они плакали, не говоря уже о солдатах. До сих пор в ушах эти сирены.
— Ты терял символ, — согласился с печалью пограничника Заремба. — А вот мне даже попрощаться не с чем было. Бригаду спешно создавали после октябрьских событий в Москве для всяких новых усмирений. И флаг не успели дать. Новые знамена, как ты знаешь, не утвердили до сих пор, вот и воевал мой спецназ без боевого Знамени. Представляешь, солдаты без Знамени, хотя у каждого грудь в орденах и медалях! На чем еще армия держится? Наверное, на таких остающихся там пока дураках, как мы. Тут ты прав.
— Нас выгоняют, — напомнил Туманов нынешнее положение обоих.
— Выгоняют. И тут же со стороны тайно зовут снова. Как думаешь, нам гордиться или… — Заремба не смог подобрать определение, но все равно повернулся к спутнику: и так ведь ясно, о чем речь.
— «Или», — высказал свое мнение пограничник. И без перехода вспомнил: — А Марина все же хорошая женщина… была. Жалко ее.
— Всех жалко. А ее вдвойне, — вздохнул Заремба. — Семен ей больше, конечно, подходил, чем Иван.
— Они лежат рядом, — вспомнил Туманов последнюю Божью волю.
— Земля им пухом. А мы им не судьи.
Лес настолько привык к путникам, что перестал вслушиваться в их шепот, занимался сам собой — шорохами, вздохами, перекликами. На общее благо поблизости не оказалось дур-сорок, и никто ни за кем вроде не подсматривал и не верещал об увиденном на всю
Все, что не ваше, — не трогайте…
В то же время тишина не давала никаких подсказок, и когда спецназовцы услышали стрельбу, обрадовались: значит, посты близко. Российские солдатики, посланные умирать неизвестно за что, без знамен и четких приказов, более всего не любили ночи и стреляли в темноту на каждый шорох, лишь бы обмануть судьбу и продержаться до рассвета. При дневном свете умирать вроде не так страшно…
Беспорядочная стрельба напомнила пограничнику его недавние заботы:
— Мне однажды на заставу пришло указание из отряда: в целях экономии при выполнении начального упражнения сократить количество патронов. А на выполнение упражнения выдается всего-то три патрона. Долго думали, как выискать в них тридцать процентов.
— Нашли?
— А как же! Отрапортовал: резервы найдены, распоряжение выполнено. Похвалили. Какое же идиотство творится в верхах!
Заремба лишь вздохнул, чтобы не бередить душу. Уж ему-то, вроде без войны заимевшему на грудь четыре боевых ордена, не знать, какие дыры латать посылают армию. Личная преданность становится главнее ума. Ох, аукнется это армии и стране. Уже аукнулось в Чечне!..
Вздох подполковника Туманов расценил по-своему:
— Не согласен?
— Куда уж не соглашаться! — махнул рукой Заремба. — Чай, глаза на месте.
На данный момент важнее было, чтобы на месте находились уши. По стрельбе, понемногу приближающейся, пытались определить расстояние до поста и в какую сторону чаще всего стреляют. Немного помог сориентироваться какой-то сумасшедший бронетранспортер, неизвестно чей и неизвестно почему раскатывающий ночью по трассе. Пулеметчик тоже не мог оставить его без внимания, и по гулу машины, стрельбе, ее сопровождавшей, мысленно прочертили трассу и наметили сбочь ее пост.
— Все, дальше опасно, — остановился спецназовец. — Дальше пойдут минные поля, да и свои еще перестреляют.
Пограничник глянул удивленно: а до этого нас кто расстреливал, не свои?
— Имею в виду — по дурости.
Пограничник склонил голову еще удивленнее: а ребята убиты разве не по дурости?
— Короче, готовим ночлег, — отмел философию подполковник.
Первым делом произвели ревизию оставшегося. Из еды — фляжка воды, немного соли и НЗ — два тюбика с какой-то кашей от космонавтов. Плюс грецкий орех.
С боеприпасами вышло повеселее — по автомату и пистолету. «Король джунглей», с десяток гранат, пять рожков с патронами. «Крона», «Туман», брезентовые подстилки, запасные носки, трико, присыпка. Ею первым делом посыпали ноги, дали им проветриться без носков.
Разом провели по щекам — побриться бы, но отложили это до лучших времен. Отсосали полтюбика каши, напоминающей гречку с тушенкой, запили водичкой — совершенно никакой после обеззараживающих таблеток, бросили на пальцах очередь на дежурство.