Спецназ. Любите нас, пока мы живы
Шрифт:
Российские военно-воздушные силы совершили на бывший советский аэродром ДОСААФ тринадцать атак.
Майор дудаевской авиации, бывший капитан Советской Армии, выпускник Новосибирского военно-политического училища, Иса в разговоре со мной горестно осуждал российскую бесхозяйственность: «Уничтожили учебные самолеты Л-39. Зачем? От них не было никакого вреда». Но под каждым крылом этих и других самолетов были пилоны для бомб и ракет.
Курганский СОБР под командованием подполковника Е.В. Родькина обнаружил на аэродроме возле Калиновской четыре 155-килограммовых осколочно-фугасных бомбы, несколько стволов к авиационным пушкам, пиропатроны,
«До прихода к власти Дудаева Л-39 в большом количестве стояли на советском военном аэродроме в Ханкале, — рассказывал мне потом специалист авиатор. — Да, Л-39 — учебный самолет, который в любой момент можно превратить в штурмовик — легкий, маневренный, удобный в партизанской войне, идущей в Чечне». С какой целью сохранялись авиабомбы на аэродроме, многократно проверенном на этот предмет военными специалистами, — знают только оперативные офицеры. Но вот приехали курганцы и разыскали то, что не удавалось другим. Все четыре авиабомбы и пиропатроны были взорваны в безопасном месте. А российское военное руководство убедилось, что авиационные налеты на учебный аэродром были не напрасной тратой сил и средств.
Подъем у курганского СОБРа в семь утра. По подполковнику же Родькину можно сверять часы — в шесть утра он всегда на ногах. Ночью через каждые полтора часа дежурные по цепочке менялись — иначе нельзя. Хотя лагерь полка ВВ окружен минами, всякое могло случиться. Чеченский диверсант, который попался на сигнальной растяжке (взлетела осветительная ракета, и боевик с огромным ножом — почти самурайским мечом за спиной — был убит пулеметчиком из ВВ), прошел почти все заградительные системы. Может, когда-то служил в специальном подразделении Советской Армии?
Погода в Чечне непредсказуема… Только что было безветрие, в оконце заглядывало солнце, а вышел из палатки — туман, накрапывает дождь. Или ветер, словно чеченский кулак, может хлобыстнуть в лицо. Откуда прилетел? В какой котловине прятался? Почему взъярился?
БТР № 198 поставлен близко у входа в походное жилище курганцев — это защита от дудаевских снайперов, о которых на бытовом уровне в лагере не вспоминает никто.
Все мысли о противнике начинаются, когда БТР и приданный курганцам «Уазик» выходят из расположения на работу. Но и на заданиях СОБР трудился без внешнего напряжения. Может, потому, что офицеры уже давно свыклись с тем, что по ним могут открыть огонь в любую минуту.
Курганцам и шадринцам довелось работать в чеченских джунглях на Тереке, лежать в засадах, а настоящие, природные волки, теряясь в догадках, кто перед ними в такой глухомани и темноте, подходили ближе, чем на четыре метра. И распознав человека, стремительно, однако по-братски не нарушая тишины, скрывались.
Но это в Афганистане спецкоманды «чистильщиков», подобных СОБРу, называли волками: обстановка диктовала быть хищным в броске. Но когда в Чечне Дудаев обозначил волка государственным символом и его люди говорили: «Если в паспорте печать с волком, ты — жилец. Нет — покойник», — терминология поменялась. И собровцы России, работающие по чеченским боевикам, стали называться охотниками за волками. Ведь при Дудаеве в чеченском обществе верх был взят уголовниками, матерыми убийцами.
С прекращением российского правоохранительного влияния в Чеченской Республике сразу утвердился бандитский образ жизни. Тот самый, которого опасались и не допускали русские государи.
Сохраняя национальные меньшинства
После 1991 года такое произошло по всем азиатским, кавказским окраинам бывшего СССР, а в особенности в Чечне, где народу отводилась роль рабской, бессловесной массы, которой была предоставлена только одна возможность — восхищаться своим диктатором.
Среднеазиатские, кавказские, южные окраины Российской империи, потом СССР всегда рисковали сорваться в штопор националистического беспредела, так как феодальные порядки на всем нашем государственном провинциальном пространстве — вечный двигатель политики. Менялись формации, декларации о намерениях, а механизмы жизнеустройства оставались прежними — диктатура одиночек, опирающаяся на кланы. Все определяли только вкусовые рецепторы лидеров. Какие они у бывших советских генералов и первых секретарей — знают все.
Именно в этой ситуации моим землякам-курганцам выпала тяжелая ноша — защита русских интересов и восстановление порядка на территории Чеченской Республики. Домой курганский СОБР вернулся без потерь.
Р.S. В 1-ю Мировую войну кавалерийская Дикая дивизия воевала изумительно достойно. Чеченцы, ингуши, дагестанцы, кабардинцы, балкарцы прославили себя смелостью, преданностью российскому престолу.
Апрель 1995 г.
Мир всем
В Грозном, разрушенном войной, есть место, где каждый может получить питьевую воду и хлеб, — церковь Архистратига Божиего Михаила в центре города, недалеко от дворца Дудаева.
Божий промысел берег её до 26 января 1995 года: когда же российские войска резко продвинулись, кто-то из уходящих чеченских боевиков в два часа дня прошелся из автомата по деревянной церковной кровле зажигательными. Церковь сгорела за сорок пять минут. Батюшки — отцы Анатолий и Александр, пономарь Николай Денисович Жученко и другие православные, жившие под непрерывным обстрелом в подвале, спасли немногое из того церковного великолепия, что собиралось сто восемь лет.
Огонь, как дракон, пожрал вдохновенной красоты убранство. Потом российский случайный снаряд повредил часть административного здания, а чеченская ручная граната нанесла урон ещё двум комнатам. Всё время войны осколочный дождь падал на церковный двор. Но люди молились в подвале административного здания, как первые христиане в пещере. И многие без ненависти в душе.
Двадцать четвертого апреля пришел в церковь русский юноша, зажег поминальную свечку и сказал перед распятием Иисуса Христа: «Господи, покарай чеченцев — убийц моего отца». А Валентина Михайловна Рудакова, у которой только-только зажили перебитые руки, негромко заговорила с ним, что и за врагов надо молиться. Потом парень, отца которого захоронили в общей могиле, раздавленный своим несчастьем, не уходя из церкви, еще долго думал над сказанным. Да разве перед ним одним мучительный вопрос: «Молиться ли за врагов?».