Спецназовец. Власть закона
Шрифт:
Глава 5
Шла уже вторая половина октября. Дни стояли то солнечные, то пасмурные, но неизменно теплые, зато по ночам в воздухе явственно чувствовалось дыхание приближающихся холодов. Природа медленно, но верно погружалась в осень; кроны деревьев еще зеленели, но в них становилось все больше желтизны, и, если приглядеться, можно было заметить, как сильно они поредели. Дворникам прибавилось работы; во дворах, на газонах и вдоль бордюров на проезжей части воздвиглись пестрые кучи опавшей листвы, и дорожные рабочие в грязных оранжевых жилетах, скребя по асфальту совковыми лопатами, забрасывали ее в медленно ползущие
За городом тоже наступила осень. Опустевшие после отлета птиц леса примолкли в ожидании недалекого уже первого снега; то, что могло пожелтеть, мало-помалу желтело и облетало, лишь сосны и ели с присущим им стойким упорством зеленели назло готовящейся к очередному наступлению зиме. Здесь, на берегу Оки, сосны росли вековые, в два, а то и в три обхвата. Под сенью раскидистых вечнозеленых крон почти не было подлеска, поросшую седым мхом и вереском песчаную почву покрывал толстый ковер рыжей хвои и старых, с растопыренными чешуйками, шишек. Берег полого спускался к реке, заканчиваясь у самой воды невысоким песчаным обрывом. Над водой нависли корявые, перепутанные корневища, а сам обрыв, как швейцарский сыр дырками, был источен норками ласточек-береговушек. По случаю приближения зимы этот многоквартирный жилой комплекс сейчас пустовал, но можно было не сомневаться, что весной его обитатели вернутся, чтобы вывести потомство.
Старые сосны стояли редко, напоминая медные колонны какого-то гигантского храма, возведенного в незапамятные времена неизвестной науке расой великанов. Среди них в десятке метров от обрыва приткнулась немолодая темно-зеленая «Нива» с рязанскими номерными знаками. Ближе к реке уже потрескивал, с аппетитом пробуя на вкус сухой хворост, почти бездымный костерок. Рядом с ним виднелся складной походный столик, и крупный, чтобы не сказать огромный, мужчина в линялом камуфляже без знаков различия, присев на корточки, выкладывал на него припасы из объемистого армейского рюкзака.
Его спутница, выглядевшая лет на пятнадцать – двадцать моложе, сидела в складном кресле лицом к реке и задумчиво курила. У нее были большие темные глаза, короткая стрижка, стройная, ладная фигура и немного грустное лицо – не столько красивое, сколько миловидное. Мельком взглянув на нее, хотелось обернуться и присмотреться внимательнее… то есть не присмотреться, а просто посмотреть еще разок, пока не ушла. На ее спутника тоже оборачивались, но уже по иной причине, которую сам подполковник ВДВ Быков не мудрствуя лукаво описывал общеизвестной цитатой из классика: «По улицам слона водили». Он был хмурый гигант с габаритами библейского Голиафа, мускулатурой Геркулеса и твердым, словно вырубленным из камня, лицом. Принимая во внимание эту примечательную наружность, даже самые толстокожие и бестактные из зевак косились на чету Быковых осторожно, исподтишка, опасаясь, как бы чересчур пристальное внимание не вывело угрюмого богатыря из душевного равновесия и он не сделал с невежей то, для чего, судя по внешности, был предназначен самой матерью-природой.
Каков Роман Данилович Быков изнутри, знали очень немногие, и эти немногие, как правило, не чаяли в нем души. Разумеется, его супруга Даша Быкова относилась к их числу, но ей, в отличие от всех остальных, незачем было раскладывать по полочкам достоинства и недостатки мужа: она просто была в него влюблена. «Влюблена, как кошка», – однажды призналась она Юрию Якушеву в минуту откровенности, наступившую после энного по счету стаканчика водки, и тот, зная обоих супругов
Роман Данилович выставил на столик контейнер с замаринованным по собственному рецепту мясом, выложил шампуры и совсем уже было собрался приступить к священному ритуалу приготовления шашлыка, как вдруг обнаружил, что костер практически прогорел, углей в нем явно недостаточно для стряпни, а хворост, подобранный в радиусе нескольких метров от кострища, вышел весь, до последней щепки.
– Ай-ай, непорядок, – со свойственным ему похоронным выражением лица посетовал подполковник Быков и, выпрямившись во весь свой двухметровый рост, окликнул жену: – Дарья Алексеевна, душа моя! Посодействовать не желаете? Принять, так сказать, посильное участие в процессе приготовления пищи…
– Не-а, – не оборачиваясь, отказалась от заманчивого предложения Дарья Алексеевна. – Я посильно поучаствую в процессе чуточку позже, на этапе приема пищи. А этап ее приготовления меня сегодня почему-то не привлекает. Давай договоримся о разделении труда.
– Чего это? – с угрозой, которая незнакомому человеку могла показаться нешуточной, переспросил подполковник.
– Очень просто, – все так же не оборачиваясь, пустилась в объяснения Даша. – Когда я дома на кухне готовлю ужин, ты сидишь на диване и смотришь телевизор, так?
– Ты сама не велишь путаться под ногами, – голосом трудного подростка, вызванного на допрос к директору школы, проворчал Быков. Он едва заметно улыбался, поглядывая по сторонам в поисках дров, и продолжал выкладывать из рюкзака немудреную снедь – помидоры, огурцы, свежую зелень, ржаной хлеб и все прочее, без чего в России обходится очень редкий пикник.
– Это несущественно, – с металлом в голосе отрезала Даша. – Ведь сидишь же? Сидишь, да еще как сидишь! Бывает, что и лежишь. И храпишь на весь дом, так что соседи мне потом еще неделю жалуются… Я стряпаю, ты смотришь телевизор – это нормально дома, после рабочего дня. А в выходной на природе пусть будет наоборот: ты стряпаешь, а я любуюсь пейзажем. И вообще, шашлык женских рук не терпит!
– «Москва слезам не верит», – безошибочно определил источник прозвучавшей цитаты Быков, который, уйдя с действительной службы на преподавательскую работу, не без удовольствия наверстывал упущенное, восполнял пробелы и расширял кругозор в том, что касалось культурных ценностей мирного времени. – Ну и наслаждайся своим пейзажем на голодный желудок! Это я к тому, – пояснил он, – что в четыре руки было бы быстрее.
– Я не тороплюсь, – утешила его Даша. – А свинья все равно мертвая, она не убежит.
– Дичь жареная, она не улетит, – сказал Быков. – «Бриллиантовая рука».
Блеснув познаниями в киноклассике, он подхватил с земли страховидный саперный тесак, который успешно использовал в качестве туристского топорика, и отправился за дровами.
Оставшись одна, Даша наконец обернулась и посмотрела ему вслед. Ее так и подмывало окликнуть мужа и предложить свою помощь или просто подняться и нанизать мясо на шампуры. Другое дело, что делать этого не стоило: если бы Быков действительно нуждался в ее помощи, просьба прозвучала бы иначе. Он вообще никогда не просил помочь ему в делах, с которыми хотя бы теоретически мог справиться самостоятельно. Откровенно говоря, Даша побаивалась, что однажды ее благоверный переоценит свои силы, не отличит простое от сложного и останется один на один с проблемой, которую уже не сможет решить без посторонней помощи.