Спеши вниз
Шрифт:
— Да это же яснее ясного. Я вожу машину шоколадного короля. Вы беретесь латать дыры в черепушке его сына. Единственная разница между нами в том, что моя работа приносит хоть какую-то практическую пользу, а ваша — никакой, просто пшик! Я знаю этого паренька. Он вполне порядочный малый, но десяток таких, как вы, работая в три смены, не вдолбят в него никакой ученой премудрости. Он прирожденный механик.
— Вполне допускаю. Но, во всяком случае, Ламли, если вы согласились на работу шофера и так высоко ее цените, горячо советую вам даже в состоянии крайнего возбуждения вести себя, как подобает шоферу.
— Ну, конечно, вы всегда были за то, чтобы
— Я вижу, что вы решили ставить меня в неловкое положение.
— Положение ваше неловкое и без всяких усилий с моей стороны. Подождите, вот увидите своего ученика. Ваше счастье, если с первого же взгляда он не пошлет вас ко всем чертям или к вашей матушке.
— Каким чертям? Какой матушке? — бормотал Хатчинс в крайнем смятении.
— Впрочем, хватит. Входите, а я принесу ваш чемодан, сэр.
— Основное затруднение вот в чем, — объяснил Уолтер. — Уже когда я покупал двигатель, я заметил, что клапаны не притерты. Вот и случилось. Стержни слишком длинны, и мне оставалось только уменьшить высоту стоек и этим понизить ось вращения, ну а теперь, конечно, еще повожусь с толкателями.
— Все ясно, — сказал Чарлз.
Уолтер вздохнул и склонился над сваленной на скамейке грудой деталей. Это напомнило Чарлзу одну из фотографий Сесиля Битона: [13] кладбище танков в Североафриканской пустыне. Сильные, короткопалые руки Уолтера с обведенными трауром лопатообразными ногтями ловко управлялись в развороченном брюхе железного зверя, прилаживая, подвинчивая, регулируя. На Уолтере был комбинезон, почерневший и залубеневший от масла, и вся не защищенная этой броней поверхность его тела была покрыта пятнами и полосами темной смазки. Она же, словно черный шрам, украшала его лицо.
13
Английский фоторепортер, декоратор и очеркист.
— Легко сказать, ясно, — горько усмехнулся Уолтер. — А тут на каждом шагу палки в колеса. Ни денег, ни времени, чтобы заняться этим спокойно. Не могу даже купить инструмент. Часами регулирую зазоры поршневых колец, а потом приходится все перебирать, весь поршень, потому что у меня нет настоящего экспандера. Приходится ставить эти кольца-уродцы на все поршни.
— А почему вам приходится все это делать тайком?
— Вот именно, почему? — повернулся к нему Уолтер. — Если бы мой патер знал, что я собираю гоночную, он, конечно, сообразил бы, что я ее мастерю не для того, чтобы держать под стеклянным колпаком. Я ее собираю, чтобы гонять на ней. Запишусь и на спринт и на кросс, только бы мне с отцом поладить. И без того уже раза два поцапались. Представьте, только из-за того и цапались. Никаких мотоциклов до полного совершеннолетия. А это еще четыре года, понимаете?
Уолтер мрачно взглянул на гаечный ключ в правой руке, и темное пятно на его физиономии искривила гримаса
— И вот мне приходится каждый грош из моих карманных денег пускать на приобретение всякого хлама со свалок. Мне предложили на прошлой неделе двухтактный «Нортон» [14] всего за двадцать гиней. Вы только подумайте! Редкий случай! Я бы собрал такую пятисотсильную, какой еще свет не видывал. Но двадцать гиней! Всего двадцать паршивых гиней — куда мне! И вот надо обходиться без всякого оборудования и работать в этой проклятой лачуге.
14
Марка мотоциклов.
«Проклятой лачугой» Уолтер называл свою мастерскую в самой глубине сада. Он получил ее в свое распоряжение в более нежном возрасте, когда впервые обнаружил интерес к технике. Конечно, все тут было мало приспособлено для конструирования и сборки гоночных машин. Как все это было в сущности парадоксально!
— Простите за вопрос, — сказал Чарлз, — но не приходило ли вам в голову, как некстати вы родились сыном богатого отца, у которого свои представления о вашем воспитании (тут и репетитор на каникулы и все прочее), тогда как, родившись сыном, ну, скажем, трубочиста, вы бы теперь преспокойно работали подручным механика в каком-нибудь гараже?
Но Уолтер, к его удивлению, только мотнул головой.
— Подумаешь, радость какая, механик в гараже! А что они видят? Мелкий ремонт и сегодня и завтра. — Он приостановился, а потом вдруг оглушительно захохотал. — Да меня бы вмиг прогнали: клиенты нажаловались бы, что я их колесницы порчу своими выдумками. Представьте: отдал он машину проверить тормоза или притереть клапаны, а получил бы машину с прошлифованными направляющими клапанов и с двойными клапанными пружинами!
Чарлз несколько неуверенно присоединился к его хохоту.
— Или еще лучше, — захлебывался Уолтер, — поставил бы ему картер большей емкости и повысил бы давление смазки, а при этом забыл бы поставить в масляный насос шайбу, и все бы у него залило маслом.
Потом хохот его прервало отрезвляющее воспоминание.
Он взглянул на часы.
— Вот черт, совсем забыл. Через десять минут мой наставничек закатит мне письменную. Латынь, латынь, провались она пропадом эта латынь.
— Ну а как вы с ним ладите?
— С кем? С ним? Да он ничего.
Ясно было, что в сущности Уолтер никогда всерьез не принимал Хатчинса. Он, без сомнения, тупо высиживал часы занятий и не мог дождаться, когда ему наконец позволят вернуться к своим цилиндрам и клапанам. Да и сам Хатчинс едва ли горячо относился к своим обязанностям. Мягкость и свет. Гуманное воспитание. Прописные истины.
Лето, достигнув высшей точки изобилия и зрелости, уже давно перевалило рубеж, и близилась та пора, когда несколько намеков мороза напомнят насекомым, растениям и человеку, что зима не за горами. Чарлз сидел у окна своей комнатушки и вглядывался в душную ночь. Сад источал почти непереносимое благоухание. Невероятно щекастая полная луна висела на небе, провоцируя любителей уподоблений на всё новые смехотворные метафоры; она наводила на сравнение со всем — от головки голландского сыра вплоть до полированного раструба тромбона, — оставаясь в то же время всего-навсего луной. Изредка вдали мычала корова. Покой, тепло и мерцающий свет растворялись в самодовольном пейзаже.