Спикосрак капитана Немова
Шрифт:
– Упэсэпэгэтэ, – злорадно сказал Щелчков. – Удар продуктовой сумкой по голове товарища.
– За такие шутки, – сказал я, насупившись и выкатив вперед грудь, – бывают между зубов промежутки!
– Ага, – сказал Шкипидаров, неизвестно откуда взявшийся. – А я все дворы облазил, думаю, куда вы запропастились. – Он перевел дыхание, потом выпалил на мажорной ноте: – На Фонтанке крокодила поймали, а на Канонерской пожар.
На крокодила мы не среагировали никак, зато, услышав про Канонерскую улицу, сразу же навострили уши.
«Канонерская, – было написано на колечке, найденном в чердачной пыли, – дом 1, квартира 13». И просьба –
Есть фамилии редкие, есть не очень. Тот же Шкипидаров, к примеру. На нашей улице и в ее окрестностях Шкипидаровых как собак нерезаных. А есть еще Шкипидарушкины, Шкипидарины, Шкипидарцевы, Шкипидаренко, Шкипидар-заде.
У нас в школе несколько Дымоходовых, пять Бубниловых, четверо Шепелявиных. И никто из них друг другу не родственник. Семиноговых в нашем классе двое, да в соседнем еще один. Это все фамилии частые.
А у нашего учителя по труду фамилия – Почешикопыто. Вот фамилия по-настоящему редкая. Не то что там какие-нибудь Тряпкин или Жабыко.
Кочубеев – фамилия, может, и не особо редкая, но и частой ее тоже не назовешь. Когда там, на чердаке, среди пыли, где мы ждали своего смертного часа, Севастьянов поднял кольцо и прочитал на нем фамилию «Кочубеев», у меня и сомнений не было, что владелец говорящего попугая и человек, потерявший валенки, одно и то же лицо.
Валенки привели нас на рынок, хозяин их – Кочубеев: вобла вяленая, петушки на палочке, веники. Это раз. Что кричал попугай, перед тем как лишиться жизни? «Раки, родина», – ну это можно отбросить. Вот – главное! – «коробок». Где мы его увидели в первый раз? Там же, на рынке, куда нас привели валенки. Сопоставляем первое со вторым и в результате получаем знак равенства. Это три. А четыре – на Канонерской пожар. Почему-то я был уверен, что горит именно та квартира, куда вел попугаев след.
Когда мы прибежали на Канонерскую, здесь уже собралась толпа. Во втором этаже углового дома, свесив с подоконника ноги, сидел хмурый пожарный в каске и сосредоточенно раскуривал папиросу. Вялые струйки дыма выползали из-за его спины и растекались по стене дома. То ли пожар уже потушили, то ли он только начинал разгораться, было не совсем ясно. Пожарная машина, перегородившая половину улицы, дремала с выключенным мотором, а серая кишка шланга, не размотанная, оставалась на барабане.
Пожарный, что раскуривал папиросу, наконец ее раскурил и добавил к дымовым струям узенькую струю табачную.
– Эй, дядя! – крикнул ему кто-то из зрителей. – Добровольцы не требуются? Мебель, там, выносить или, может, шмотки какие?
Пожарный на подоконнике усмехнулся, глазами поводил по толпе, но, так и не найдя говорившего, лениво помотал головой.
– Федякин! – Он сделал полоборота назад. – Тут один гражданин помощь нам свою предлагает. Шмотки хочет выносить из пожара. Как там нынче у нас со шмотками?
– Ты тому гражданину ответь, – ответили в ответ из квартиры, – что если какая помощь и требуется, то только по похоронной части. А со шмотками… – В квартире хихикнули. – Со шмотками ситуация следующая. Показываю на наглядном примере. – Голос из квартиры умолк, потом чем-то там недолго шуршали, и сразу же вслед за этим из мутной глубины комнаты вылетел растрепанный ком. В воздухе он распался на части, и над вскинутыми лицами зрителей замелькали пестрые лоскуты обгорелого тряпичного хлама.
Тряпичный дождичек прошел быстро.
Щелчков нагнулся, протянул руку и выхватил из мусорного потока обгорелый ярко-красный носок с круглой дыркой в районе пятки. Я принюхался и покачал головой. Горький запах жженой материи не хотел заглушать другого, непонятного, но очень знакомого – сладкого и одновременно соленого, с легким привкусом увядшей березы. Будто воблу сварили в сахаре, перемешивая березовым веником.
За спинами завыла сирена. Боками раздвигая толпу, старенькая «скорая помощь» медленно подъехала к дому. Двое санитаров с носилками, протопав по асфальту к парадной, скрылись за ободранной дверью. Примерно, через десять минут они вышли из парадной к машине. Халаты их были черны от сажи, а лица неулыбчивы и усталы. На носилках, накрытое простыней, лежало чье-то неизвестное тело, судя по очертаниям – человеческое. Когда носилки вталкивали в машину, как-то так их неудачно качнули, что с носилок из-под сбившейся простыни свесилась жилистая нога, покачалась на коленном шарнире и запрыгнула на носилки снова.
В сердце у меня защемило – на ноге у несчастной жертвы был такой же ярко-красный носок, что лежал сейчас в руке у Щелчкова, с круглой дыркой внизу, на пятке. Только тот, что у Щелчкова, был левый, а у тела на носилках был правый. Я вспомнил пустую набережную, и удаляющиеся шаги человека, и мелодию из «Мистера Икса», которую он насвистывал на ходу. Знать бы мне в то ясное утро, что шаги его удаляются навсегда, остановить бы, крикнуть ему погромче, мол, дяденька, пожалуйста, не шутите со стихией огня, не курите в неположенном месте, не ложитесь с папиросой в постель и спички не доверяйте детям. Я почувствовал на себе вину за погубленную в пожаре душу и низко опустил голову.
Глава тринадцатая. Тучи сгущаются
Медицинская машина уехала. Делать здесь было больше нечего. Не стоять же среди зевак и ждать, когда уедут пожарные.
– Смотри, – вдруг сказал Щелчков, показывая на кого-то пальцем.
Я посмотрел и вздрогнул, потом съежился и спрятался за Щелчкова. Сквозь редкие прорехи в толпе я увидел фигуру мастера резьбы по живому, чердачное чудовище, Севастьянова. Он стоял на особицу ото всех, прислонившись к пожарной машине, и ногой в остроконечном ботинке почесывал ее переднее колесо. Взгляд его то блуждал по толпе, будто в ней кого-то выискивая, то подпрыгивал к окошку с пожарным, который медленно тушил папиросу о веселую броню своей каски.
Щелчков тоже съежился и присел. Я, увидев такое дело, сел на корточки, чтобы спрятаться понадежней. Но Щелчкову, видно, мало было съежиться и присесть, он вдобавок спрятал голову между коленями и натянул на нее воротник куртки. Мне ничего другого не оставалось, как лечь на холодную мостовую, притаившись за притихшим товарищем.
– Ребята, вы чего? А, ребята? – Шкипидаров присел на корточки и смотрел на нас с опаской и удивлением, как на парочку хронических идиотов.
– Тихо ты! – сказал я ему. – Делай вид, что ты нас не замечаешь. – И добавил шепотом снизу вверх: – Видишь дядьку у пожарной машины? Пройди вперед и встань перед нами, чтобы нас от него закрыть.