Спираль времени
Шрифт:
Двуногое повернуло голову, но не издало ни звука. И тотчас же, словно услышав неслышный призыв, из того же тускло поблескивающего предмета вышло еще четверо таких же существ, вернее трое таких же. Четвертый был несколько иным, не бело-голубой, а черный и бронзово-красный.
Это был Рени в черном плаще Гезы на плечах.
– Ты видел когда-нибудь такого зверя? – спросил его один из пришельцев.
– Нет, никогда, – ответил Рени. – Я знаю, что на далеком севере водятся похожие, но они белого цвета.
Звук голоса, неожиданно раздавшийся
– Он слышал и знает звук человеческого голоса, – сказал пришелец.
– Статуя на крыше, сосуды, – заметил Рени, – все указывает на то, что это место посещается людьми.
– Наша камера используется как пьедестал для статуи «бога». Но это означает, что люди здесь дики.
В «голосе» пришельца чувствовалась грусть.
Опять неудача!
Опять они явились слишком рано!
Но разве могли они надеяться на другое? Разве не они сами установили срок, а прошло только девять десятых этого срока?
Им показалось, что человечество Земли не только не продвинулось вперед, а даже отошло назад. Думать так заставляло крайне грубо и примитивно сделанное изображение человека, стоявшее на крыше их цилиндрической камеры. Оно не могло идти ни в какое сравнение со статуями эпохи Рени. Не менее грубо были сделаны и сосуды, стоявшие на земле.
Если бы они увидели все это тысячи лет назад, не на родине Рени, а в какой-нибудь другой стране, принадлежавшей той же эпохе, они не удивились бы, понимая, что в одно и то же время могут существовать на планете различные уровни культуры. Но сейчас, когда прошло столь много веков, это их удивляло и тревожило.
Назначение сосудов было вполне очевидно, – это жертвенные дары, приносимые идолу, которому поклонялись здешние жители. А может быть, они поклонялись самой камере, назначение которой не могло быть им понятным.
В эпоху Рени искусство обработки металлов стояло довольно высоко, пришельцы видели хорошо отделанные блюда, кубки, мечи и копья. Здесь, судя по всему, царил еще почти что каменный век.
Таково было их первое впечатление.
Невольно вспоминалась гибель первой камеры. Так неужели же катастрофа, постигшая родину Рени, была так велика, что уничтожила всю достигнутую культуру и отбросила земное человечество на много веков назад?
Если такое предположение верно, это грозило самыми неприятными последствиями. Машина времени настроена на определенный срок, и изменить его уже невозможно. Она все равно «остановится» еще раз, когда пройдет первоначально назначенное время, – теперь через промежуток времени, равный приблизительно тысяче оборотов Земли вокруг Солнца.
Каждая остановка вредно влияла на организм, после каждой требовалось все более и более продолжительное время отдыха.
В стране Моора они могли прожить нужное число дней. А тут?
Снова непредвиденное обстоятельство скомкало и опрокинуло все их расчеты.
– Злая судьба преследует нашу экспедицию, –
И Рени понимал, что они хотят сказать этими словами. Он уже многое узнал с тех пор, как встретился снова с пришельцами.
– Где-то здесь есть люди. Их надо найти.
– Они сами придут к нам, – заметил Рени. – Этот зверь пришел на знакомое место, за пищей. Он привык находить ее здесь. А те, кто приносит ее, думают, что бог питается их дарами.
Он улыбнулся, вспомнив жрецов, среди которых жил и которые поступали с приношениями горожан точно так же, как и этот зверь.
Слова Рени напомнили пришельцам о медведе. Они совсем забыли о нем, погрузившись в свои невеселые мысли.
Медведь стоял на том же месте, низко опустив голову, словно обнюхивая землю. По его виду нетрудно было догадаться, что он сильно истощен.
– Что это такое? – спросил один из пришельцев, указывая на сосуды.
– Пчелиный мед, – ответил Рени, но тут же, сообразив, что его не поймут, добавил: – Это вещество изготовляется насекомыми из соков растений. Оно питательно и вкусно.
– Разделим трапезу, – сказал пришелец. – Здесь два сосуда. Один возьмем себе, а другой оставим ему.
Так они и поступили. Чтобы освободить медведя от сковывающей его чужой воли, все пятеро вернулись в камеру, и дверь закрылась за ними.
Медведь сразу «очнулся». Он недоуменно повел носом, не понимая, куда исчезли двуногие существа. Их запах остался в воздухе, но почему-то не тревожил больше и не вызывал опасений. Голод проснулся с прежней силой, и медведь принялся за еду.
Одного сосуда было мало, чтобы утолить его голод, но второй исчез, и, ткнувшись несколько раз носом в пустую посудину, медведь недовольно заворчал и скрылся.
Первый раз в жизни зверь не почуял постороннего присутствия.
Ничего не заметили и пятеро людей, только что бывших на поляне.
А за всей этой сценой наблюдала пара голубых глаз, обладательница которых, окаменев от ужаса, притаилась в кустах у самого завала.
И долго после того, как поляна опустела, Любава сидела, не будучи в силах пошевелиться, почти в обморочном состоянии…
Следы ее присутствия были обнаружены пришельцами поздно вечером. Сперва они заметили рассыпанные по земле белые цветы, которые девочка трудолюбиво собирала весь день, чтобы украсить ими праздничные столы. А потом Рени нашел оброненный ею пестрый платок.
Это было очень важным открытием.
Искусно вышитые узоры платка заставила усомниться в первом, неблагоприятном впечатлении, которое произвела на них окружающая обстановка. Такая вещь не могла быть сделана дикарями каменного века. Платок свидетельствовал о высокой культуре. Во всяком случае не меньшей, чем в эпоху Рени.
И, хотя ни пришельцы, ни Рени не могли догадаться о назначении этого куска разноцветной материи, находка возбудила надежды.
Только наутро следующего дня Любава смогла рассказать о том, что она видела на Поляне.