Список на ликвидацию
Шрифт:
— Я не всегда знаю, насколько глубокой получится привязка, Этан. Ты это понимаешь? Я не могу предсказать, как обернется дело.
Он заморгал, пытаясь прочистить мозги от витающих в воздухе феромонов. Проглотив слюну, он спросил:
— Ты мне даешь возможность дать задний ход?
— Да.
— Что может случиться со мной самое худшее?
— Можешь стать невестой — как невесты Дракулы. Лишиться собственной воли. — Я ослабила объятия, попыталась дать ему некоторую физическую свободу подумать. Руки Этана у меня за спиной сжались
— Красный клан скрещивается с другими кланами. Если ребенок похож на представителей другого клана, туда его и посылают на воспитание, иначе он остается с нами. Но если ребенок ни на какой клан не похож, то остается с матерью — не потому, что она этого хочет, а потому что клан отца не хочет его взять.
Продолжая обнимать его одной рукой за пояс, я другой погладила его по волосам, по белым и серым, по темно-красной пряди, чуть за нее дернув. И я улыбнулась ему, а он мне в ответ.
— Ты красив, и не верь, если кто говорит иначе.
Он улыбнулся шире:
— Самки клана не хотят быть со мной, чтобы не породить нечистокровное дитя. Я себе даже вазэктомию делал три года назад, и от меня никто не забеременеет. Надеялся, что после этого тигрицы клана не будут считать меня опасным, но они все равно видят во мне нечто скверное — будто мое прикосновение сделает их менее чистокровными.
— Мне жаль, что они такие дуры, Этан.
Он улыбнулся — несколько грустно:
— Мне тоже.
Наш Домино — тигр наполовину черный, наполовину белый. Он служил охранником в белом клане, но был так же одинок, как Этан, но там хотя бы белый клан нашел его в семейном приюте и усыновил. О его рождении они не договаривались и обращались с ним плохо. А здесь даже хуже в чем-то.
Я улыбнулась:
— Поскольку я ни от кого беременеть не собираюсь, для меня это плюс. Ликантропия защищает тебя от всех других болезней, и так как я тоже на таблетках, о большей безопасности и мечтать трудно.
— Защищает нас, — поправил он меня.
— Что?
— Ты же оборотень-универсал? Ты только не перекидываешься, так что ликантропия защищает тебя от любой другой болезни, кроме ликантропии.
Я нахмурилась, потому что никогда еще в таких терминах об этом не думала.
— Не знаю. Поскольку у меня ликантропии несколько штаммов, не уверена на сто процентов, что не могу заразиться другой болезнью.
Он кивнул:
— Верно, так что тебе приходится думать о защите от ЗППП.
— Если я с людьми, — ответила я.
— А ты вообще бываешь с людьми?
— Нет. Но уверена, что тебе с человеческими женщинами отлично.
Он улыбнулся, почти застенчиво.
— Я пытался встречаться с ними. Но я не могу им сказать, кто я, а вечно это скрывать невозможно.
— Да, — согласилась я. — Невозможно.
— Это как отрицать собственную суть. Чуть ли не более одиноко получается, чем вообще никого в объятиях не держать.
Я кивнула:
— Был у меня бойфренд, жених,
Он широко улыбнулся:
— Я чувствую, что ты меня хочешь. — Этан нагнулся надо мной, обнюхивая щеку. — И ощущаю запах красного, и белого, и синего, и еще... и еще что-то, в первый раз чую. Сладко пахнет, и... отчего мне золото мерещится? Золотой тигр.
— Потому что в тебе есть капля золотой крови.
— Этого не может быть.
— Я чувствую запах на твоей коже.
Он втянул в себя воздух:
— Боже, какой от тебя родной запах.
— Мне говорили, что золотые тигры не ищут родного дома.
Он покачал головой:
— Значит, они его уже нашли, потому что каждый ищет в других родной дом или родную душу.
Он шептал это, повернувшись ко мне, губами касаясь щеки, почти в поцелуе, но не совсем. И дыхание его грело кожу.
Пульс бился у меня в горле, тело покалывало от его близости.
— Ты понимаешь, что с тобой может случиться?
Я пыталась говорить рассудительным голосом, но получался хриплый шепот.
— Думаю, что да.
— Мы только должны подождать, пока придет Алекс, и тогда можно об этом подумать. У тебя есть время, если хочешь подумать.
Он коснулся ладонью моей щеки, пальцы запустил мне в волосы. Поцеловал меня в другую щеку, едва ощутимо.
— Я не хочу думать.
Я закрыла глаза, чувствуя, как он трется щекой о мою щеку, словно кот, оставляющий пахучую метку, рука вцепилась в волосы сильнее, я слегка застонала в ответ.
— А чего ты хочешь?
— Ощутить родной дом, — ответил он тем же шепотом.
Я отодвинулась заглянуть ему в глаза. Они уже затуманились, губы раскрылись, и нижняя стала влажной, когда он ее облизнул. Ardeur рвался наружу, тигрицы царапались изнутри, я повисла на его руках, он подхватил меня, лицо озабоченное.
— Что с тобой?
Я помотала головой. Пока ничего, но будет не очень, если я еще буду сопротивляться. Я подумала про Алекса — и почувствовала его, он скоро придет, но я ощущала его злость на мать, она его задержала. Он слишком далеко, я не выдержу. Ощущая запах кожи Этана, я не могла не сознаться себе: не хочу выдерживать. Да, это ardeur, да, это из меня рвется тигриное, но главное — его одиночество. Я годами была одинока, я знала, что это значит — когда ты иная, и за это тебя никто не любит.
— Тебе нехорошо? — снова спросил он, держа меня теперь за руки чуть ниже плеч, будто боялся, что я упаду.
— Сейчас будет хорошо, — ответила я.
— Что мне сделать?
Я умерила ardeur, придавила тигриц, хотя и знала, что это ненадолго.
— Ты должен понять, что я не смогу удержать весь процесс под контролем. Я не знаю, в какой степени ты утратишь свободу воли, когда мы это сделаем. Ты это должен очень хорошо понимать, Этан.
Серьезные серые глаза смотрели на меня внимательно.