Список Шиндлера
Шрифт:
Она не смогла сдержать слез. «Герр директор» Шиндлер теперь крепко поцеловал ее в лоб, на манер того, как в Польше прощаются на вокзалах, звучно причмокнув губами, что принято в Восточной Европе. Она увидела, что он тоже готов заплакать.
– Этот поцелуй - привет вам от… - он махнул рукой, давая понять о племени честных и благородных людей, скрывающихся во тьме, спящих на нарах в бараках или таящихся в лесах, людей, для которых она, принимая наказания от Гета - была некоей смягчающей удары прокладкой.
Отстранившись от нее,
– Спрячьте ее где-нибудь, - посоветовал он.
– Еды у меня тут хватает, - сказала она ему, словно то, что ей не приходится голодать, было предметом ее гордости. Пища - это было последнее, что волновало ее. Она знала, что не выйдет живой из дома Амона, но уж не из-за того, что не хватит еды.
– Если вы не хотите съесть ее, продайте, - сказал ей герр Шиндлер.
– Но почему бы вам и самой не поправиться.
– Отодвинувшись, он оглядел ее с головы до ног.
– Ицхак Штерн рассказывал мне о вас.
– Герр Шиндлер, - пробормотала девушка. Опустив голову, она позволила себе несколько секунд поплакать.
– Герр Шиндлер, ему нравится бить меня перед этими женщинами. В первый день здесь, он избил меня, потому что я выкинула кости от обеда. В полночь он спустился в подвал и спросил меня, где они. Они предназначаются для его собак, вы понимаете. Тогда он в первый раз избил меня. Я сказала ему… я не помню, что ему говорила; теперь я ничего не говорю… почему вы бьете меня? Он сказал: «Причина, по которой я бью тебя в том, что ты спрашиваешь, за что я бью тебя».
Она покачала головой и пожала плечами, словно извиняясь, что позволила себе так разговориться. Больше ей не хотелось откровенничать; она не могла излагать всю историю бесконечных избиений, когда кулаки гауптштурмфюрера снова и снова ходили по ее телу.
Герр Шиндлер доверительно наклонился к ней.
– Да, у вас нелегкая жизнь, Хелен, - сказал он ей.
– Неважно, - ответила она.
– Я так и так жду.
– Чего ждете?
– Что когда-нибудь он пристрелит меня.
Шиндлер покачал головой, и она подумала, что с ее стороны было бы слишком большой смелостью питать какие-то надежды. Может, хорошая одежда и вежливое поведение герр Шиндлера - всего лишь провокация.
– Ради Бога, герр директор, я тут такого навидалась. В понедельник мы поднялись на крышу скалывать лед, молодой Лизек и я. И мы видели, как герр комендант вышел из дверей и прошел на веранду, как раз под нами. И там, стоя на ступеньках, он выхватил свой револьвер и выстрелил в женщину, проходящую мимо. Она несла узел. Он попал ей прямо в горло. Женщина просто шла себе куда-то. Вы понимаете. Она была точно такая, как все остальные. Я не могла и представить, что он это сделает. И чем больше вы узнаете герр коменданта, тем отчетливее вы понимаете, что тут нет никаких правил и законов, которых можно было бы придерживаться. Вы не можете
Шиндлер взял ее за руку и подчеркнуто сжал ее.
– Послушайте, моя дорогая фройляйн Хелен Хирш… Несмотря на все это, тут все же лучше, чем в Майданеке или Аушвице. Если вы сумеете сохранить свое здоровье…
– Я думала, - сказала она, что будет легче тут, на кухне. Когда меня перевели сюда из лагерного пищеблока, остальные девушки мне завидовали.
По губам ее скользнула скорбная улыбка.
Шиндлер снова повысил голос. Теперь он напоминал человека, втолковывающего принципы физики.
– Он не убьет вас, моя дорогая Хелен, потому что вы доставляете ему слишком большое удовольствие. Вы так нравитесь ему, что он даже не позволяет вам носить Звезду. Он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, как ему нравится еврейка. Он застрелил ту женщину, потому что она ничего не значила для него, она была одной из многих, она была пустое место для него. Вы должны это понять. Но вы, вы… да, это гнусно, Хелен. Но такова жизнь.
Кто-то еще говорил ей эти слова. Лео Йон, заместитель коменданта. Он был унтерштурмфюрером СС.
– Он не убьет тебя, - сказал Йон, - до самого конца, потому что ему так нравится вышибать из тебя дух.
Но в устах Йона эти слова звучали совсем по-другому. Герр Шиндлер же приговорил ее к жалкому существованию.
Похоже, он понял, почему она оцепенела. Он пробормотал какие-то подбодряющие слова. Они еще увидятся. Он попытается вытащить ее отсюда.
– Вытащить?
– спросила она.
– С виллы, - объяснил он, - на мой завод. Конечно, вы должны были слышать о моем предприятии. У меня фабрика эмалированной посуды.
– Ах, да, - воскликнула она, словно ребенок из трущоб, которому рассказывают о Ривьере.
– «Эмалия» Шиндлера. Я слышала о ней.
– Берегите здоровье, - снова сказал он. Похоже, с его точки зрения это было самым главным. И, казалось, он знал о будущих намерениях - и Гиммлера и Франка, когда произносил это.
– Хорошо, - согласилась она.
Она повернулась к нему спиной, и двинула вдоль стены полку с посудой с силой, которой Шиндлер никак не ожидал в таком изможденном создании. Затем она вынула кирпич из того куска стены, который прикрывала полка с посудой. Оттуда она вытащила сверток денег оккупационных злотых.
– На лагерной кухне у меня сестра, - сказала она.
– Она моложе меня. Я бы хотела, чтобы вы выкупили ее, если ее станут загонять в теплушку. Я догадываюсь, что вы часто уже заранее знаете о таких вещах.
– Постараюсь заняться, - небрежно, отнюдь не давая ей торжественного обещания, ответил Шиндлер.
– Сколько здесь?
– Четыре тысячи злотых.
Он небрежно взял их, ее деньги, оставленные на черный день и сунул их в боковой карман. У него они были в большей безопасности, чем спрятанные на кухне Амона Гета.