Список Шиндлера
Шрифт:
И как гласила легенда, как-то воскресным вечером заявился сам генерал Шиндлер, дабы решить, имеет ли смысл для военных усилий само существование лагеря. Крупный чиновник выбрал странное время для посещения, но, может быть, инспекция по делам армии в преддверии суровой зимы, уже надвигавшейся на Восточный фронт, работала в последних отчаянных усилиях, не покладая рук. Обходу предшествовал обед на «Эмалии», где вино и коньяк лились рекой под руководством Оскара, исполнявшего роль Бахуса на пиру у Диониса.
В силу затянувшегося обеда, инспекция, отправившаяся в «Мерседесах» обозревать Плачув, была явно не в состоянии делать профессиональные выводы. Но повествование игнорирует тот факт, что Шиндлер и его сопровождение имели за плечами почти четыре года оценки качества продукций и производственных площадей. Хотя Оскара
Проверка началась с пошивочной фабрики Мадритча, которая являлась витриной Плачува. В течение всего 1943 года она производила ежемесячно больше двадцати тысяч комплектов униформы. Но вопрос стоял следующим образом: может, герру Мадритчу было бы лучше расстаться с Плачувом, переведя свой капитал в более эффективные и лучше снабжающиеся польские предприятия в Подгоже и Тарнуве. Ветхое состояние фабрики в Плачуве не позволяет ни Мадритчу, ни другим инвесторам ставить тут то оснащение, кого требует современное производство.
Осмотр мастерских компания официальных лиц начала при полном свете, и вдруг он потух - один из друзей Штерна в щитовой Плачува устроил короткое замыкание. Благодушие как результат обилия блюд и напитков, поставленных Оскаром, вступило в противоречие с тусклым светом. Инспекция двинулась дальше при слабом мерцании карманных фонариков среди рядов замолчавших станков, лишивших строгих судей возможности проявить свои профессиональные навыки.
Пока генерал Шиндлер, прищурившись, пытался в луче фонарика оценить состояние прессов и станков в механических мастерских, 30 тысяч обитателей Плачува, съежившись на своих нарах, ожидали его приговора.
Даже при загрузке линий восточной железной дороги, через несколько часов они будут отданы во власть мощной техники Аушвица. Но они понимали, что данный факт не может вызвать ни капли сочувствия у генерала Шиндлера. Его специальностью была продукция. Для него продукция обладала первейшей и неоспоримой ценностью.
Из-за обильного обеда у Оскара и отключившегося освещения, гласила легенда, обитатели Плачува были спасены. Это волшебная сказка, потому что в действительности дожила до освобождения лишь десятая часть заключенных Плачува. Но история позже была рассказана Штерном и другими, и большинство ее подробностей соответствует истине. Потому что Оскар всегда выставлял на стол обилие выпивки, когда приходилось принимать официальных лиц, и ему мог бы понравиться такой номер, как оставить их в темноте.
– Вы должны помнить, - сказал юноша, которого впоследствии спас Оскар, - что в нем, кроме немецкой крови, был и чешская. Он был этакий бравый солдат Швейк. Он любил дурачить систему, подложить ей свинью.
«Было бы неблагородно по отношению к легенде задаваться вопросом, что произошло на самом деле», - подумал Амон, когда погас свет. Может быть, если речь шла бы о создании литературного повествования, его можно было сделать вдребезги пьяным или обожравшимся. Вопрос заключается в том, выжил ли Плачув лишь потому, что на настроении генерала Шиндлера сказалось тусклое освещение и обилие выпитого - или он продолжал существовать лишь потому, что был отличным перевалочным центром - отстойником в те недели, когда даже могучие мощности Аушвица-Биркенау работали с перегрузкой. Но история наделила Оскара большими достоинствами, чем он проявил на деле для спасения Плачува и большинства его обитателей от печального конца.
Пока СС и Инспекция обсуждали будущее Плачува, Иосифа Бау - молодого художника из Кракова, которому ближе к концу войны довелось хорошо узнать Оскара - угораздило влюбиться в некую девушку Ребекку Танненбаум, для чего не было ни места, ни условий. Бау работал в строительном отделе чертежником. Он был серьезным мальчиком с чисто художественным стремлением к совершенству. Он, так сказать, убежал в Плачув, потому что у него никогда не было соответствующих для жизни в гетто документов. Поскольку у него не было профессии, которая могла бы пригодиться на каком-то предприятии в гетто, ему приходилось прятаться при содействии матери и друзей. Во время ликвидации в марте 1943 года он выбрался из-за стенки и успел пристроиться в хвост рабочей колонне, направлявшейся в Плачув. Ибо в Плачуве были новые возможности, не существовавшие в гетто. Например, строительство. В том
Иосифу повезло, что ему не пришлось часто сталкиваться с Амоном, ибо он производил впечатление такой трогательной открытости, что Амон, встреть он его, сразу же вытащил бы револьвер. Мастерская Бау была в самом дальнем от Амона конце здания. Часть заключенных работала на первом этаже, неподалеку от кабинета коменданта. Среди них были снабженцы, клерки, стенограф Метек Пемпер. Их ежедневно подстерегал риск и неожиданно получить пулю, и нарваться на взрыв начальственной ярости. Например, Мундек Корн, который до войны был поставщиком одного из дочерних предприятий Ротшильда, а теперь закупал для тюремных мастерских ткань, морские водоросли, пиломатериалы и металл, был вынужден работать не только в том же самом административном корпусе, но и в том же крыле, где размещался кабинет Амона. Как-то утром Корн поднял глаза от стола и увидел на той стороне Иерусалимской, рядом с казармой СС, мальчика лет двадцати, которого он знал по Кракову; тот мочился под прикрытием одного из штабелей досок. В то же самое время он увидел белый рукав рубашки и две мясистые кисти, мелькнувшие в окне ванной в этом же крыле. Правая рука держала револьвер. Раздались два выстрела, один за другим, и по крайней мере один из них поразил мальчишку в голову, отбросив его на штабель досок. Когда Корн снова поднял глаза к окну ванной, то заметил лишь руку в белом рукаве, закрывавшую створку.
Еще утром на стол Корна легла заявка, коряво и неразборчиво подписанная Амоном. Взгляд его скользнул от подписи к трупу, который с расстегнутой ширинкой валялся у груды досок. Он не удивлялся тому, что ему пришлось увидеть. Он видел ту соблазнительную легкость, с которой Амон решал все проблемы. То есть он испытывал желание поставить на одну доску визит в ванную и убийство, ничем не отличавшееся от небрежного росчерка на листе бумаги, да и вообще, может быть, любую смерть - что бы она с собой ни несла - надо воспринимать как рутинный факт бытия.
Но Иосифу Бау не хотелось бы становиться жертвой таких взглядов. Ему удалось избежать чистки административного штата, который состоялся в центре здания и его правом крыле. Она началась, когда Йозеф Нейшел, любимчик Гета, пожаловался коменданту, что девушка из конторы воспользовалась кожурой от копченой грудинки. Амон в ярости вылетел из кабинета и помчался по коридору.
– Вы все толстеете!
– орал он.
Затем он разделил всех работников на две шеренги Корну показалось, что перед ним развертывается сцена из быта старших классов школы в Подгоже: девушки в другом ряду все были знакомы ему, дочери тех семей рядом с которыми он рос, семей из Подгоже. Все действо напоминало учительское деление, когда определялось что вот эти пойдут к монументу Костюшко, а эти - в музей в Вавель. На деле же девушки из второго ряда из-за своих столов были отправлены на Чуйову Гурку, где за любовь к шкурке от копченой грудинки с ними рассчитался карательный взвод Пиларцика.
Хотя Иосиф Бау не имел отношения к суматохе, воцарившейся в конторе, никто из обитателей Плачува не мог бы сказать, что у него спокойная жизнь. Но все же она несла в себе меньше опасностей, чем увлечение девушкой, которому он не мог противостоять. Ребекка Таннебаум была сиротой, но поскольку среди еврейской общины Кракова действовали клановые законы, у нее не было недостатка в добрых тетях и дядях, опекавших ее. Ей было девятнадцать лет, у нее было милое личико и изящная фигурка. Она хорошо говорила по-немецки и могла поддерживать интересный и доброжелательный разговор. Недавно она стала работать в конторе Штерна, расположенной за административным корпусом, избавленная от опасности внезапно столкнуться с комендантом, охваченным припадком ярости. Но ее обязанности в отделе занимали лишь половину рабочего дня. Она была еще и маникюршей. Еженедельно она обслуживала Амона; она ухаживала за руками унтерштурмфюрера Лео Йона, а также доктора Бланке и его любовницы, грубой и жестокой Алис Орловски. Впервые увидев перед собой руку Амона, она сочла, что у него длинные пальцы хорошей формы - отнюдь не как у располневшего человека и конечно же, не как у дикаря.