Сплетение душ
Шрифт:
В зимние каникулы, на Новый год, не ожидая от деревенского Деда Мороза никаких сюрпризов, я засветло отправился в Варнавино. Остановился у Антоновых. Вовка утюжил брюки и собирался на бал-маскарад. Мне тоже, как могли, придали городской вид. Обменяли валенки на ботинки, аккуратно причесали.
Тётка Шура для поднятия в нас боевого духа взяла балалайку и ободряюще сыпнула вслед:
Меня судили на боруЗаМы у Дома культуры.
Людей – не протолкнуться. Очередим в раздевалке, ждём. Народ прибывает. В этой толпе я вижу знакомое лицо. Взгляды наши встретились.
Она растворилась в массе.
Музыкальное сопровождение бала – баян и входившая в моду радиола. Зал задышал музыкой. Я ищу свою золушку. Вижу её. Танцует с одним, её перехватывает другой и ещё – Володя, мой двоюродный брат. Зависть моя не знает предела. И безысходность… Полная.
После вальса Володя, разгорячённый, подходит ко мне:
– Она хочет пригласить тебя на «белый» танец.
Но ведь я не умею!.. И уйти ноги не несут. Объявляют «белый» танец. Дрожу, как на верном лазу при охоте с гончей…
Подходит.
Подходит с такой завидной уверенностью.
– Пойдём танцевать.
Моя бессонная мечта, нарисованный образ стал явью.
Её звали Лиля Луковицкая.
Бал подходил к концу. Все, вероятно, определились со встречей Нового года. Вижу – из оживлённой группы, с другого конца зала она направляется в мою сторону. (Ну, думаю…) Нежно берёт меня за руку и ласково произносит:
– Проводи меня.
Я, тушуясь, подался следом.
Провожаю её до дома. Она показала мне затемнённое окно своей спальни и… не спешила домой. Потоптавшись у входа, как-то невольно мы оттопали от него и, приблизившись друг к другу на дозволенное расстояние, тихо шли по пустой улице. Куранты отбили двенадцать, и мы, обменявшись взглядами, поняли, что это, возможно, и есть настоящая встреча Нового года.
Медленно, как по заказу, падал снежок, крупными снежинками щекоча лицо. Мы ловили их руками, разглядывали.
Она,заметив на моей щеке снежинку,с уверением, что не тает,неожиданно прижалась к ней.Я почувствовал её губы…При расставании Лиля предложила: «Завтра вечером родителей не будет, приходи».
На другой день, сдав городскую обувку, я отправился к ней. Тихонько постучался. Переступил
– Напугался? Нет никого…
Она крутилась рядом в куцем халатике, не смущаясь, походя задевая меня, своим поведением всё больше придавая обстановке вид домашней. Я постепенно успокоился и просто смотрел на неё. Млел… С какими-то крапинками цвета спелой ржи в длинных, распущенных волосах, гибкая, она была чуть ниже меня ростом.
Время двигалось к ужину. Сели за стол. Она, согласовывая, спросила:
– Разве бывает праздничный ужин без стопки?
От такого предложения на душе просветлело. Здесь-то уж мы себя покажем – не дилетанты. Я согласно отмолчался.
Она достала из шкафчика графин, поставила гранёные рюмки, сама налила по полной.
– За что пьём?.. – и тут же, поправившись: – За Новый год!
Я уверенно взял рюмку. Первым привычно выпил до дна. Обстановка стала теплее. Я ждал, ну вот она сейчас скажет: «Пошли спать» – и предложит: или я иду спать в её комнату, она остаётся здесь, на двуспальной, или наоборот. Смотрю, она разбирает кровать и, приготовив, обыденно говорит:
– Давай ложиться, поздно уже, я устала.
Без демонстрации раздевается, укладывается к стенке, явно обозначив моё место. Я начал потеть… Сам в нерешительности: снимать брюки или нет. На мне великолепные свадебные брюки отца, сшитые из отличного английского бостона. Отцу в них так и не пришлось пощеголять – помешала война. Сегодня они, узкие, с подмылком, «забережённые» отцом, дождались меня.
Вот так и сидел я на кровати своей мечты.
В штанах! В paстерянности…
Не выбрав ничего умнее, я завалился прямо в одежде. Её терпению пришёл конец. И в качестве последнего аргумента:
– Я тебе завтра брюки гладить не буду.
Сдаюсь. Сейчас лучше быть «ведомым». Сознание обволакивает ощущение невесомости. Мы замолчали. Дальше слова были не нужны.
Сначала она…Затем начал «тонуть» и я…Мы перестали существоватьдля остального мира.Эта ночь была слишком коротка.
Очнувшись, я почувствовал её отсутствие. Слышу потрескивание горящих дров в печурке – пожалела меня будить, топит сама. Вижу её, ставшее таким родным, лицо. На щеках играют румяные зарницы пламени. Подошла ко мне, коснулась пальчиком носа:
– Вставай, соня, я уже завтрак сготовила.
Наскоро перекусив, снова легли в ещё не остывшую после ночи кровать. В дверь много раз барабанили. Мы заговорщицки молчали.