Сплетение душ

Костюнин Александр Викторович

Мать, накинув на плечи платок, пошла до калитки проводить.

Слышу с улицы:

– Тять, милой, ты ровно не в ту сторону пошёл! Али дом-то там?..

В ответ досадливый голос деда. Высоким ладным каскадом ниспадает мат. На крыльце шаги. Возвращаются. Дед заходит первым, в явном замешательстве, как бы оправдываясь передо мной, произносит:

– Витюх, нали голову обвело кругом…

На

следующий день дед ушёл, а мы стали готовиться к переезду. Взяли самое необходимое: обувь, одежду. Дом закрыли. Сами налегке, как погорельцы, отправились в Лубяны. До них около десяти километров. На большой дороге нас догнал и предложил подвезти, «сколь по пути будет», почтальон-возница.

Ехать, едва покачиваясь в широких розвальнях по укатанной зимней трассе, – одно удовольствие. Как сейчас вижу эту дорогу с клочками сена под полозьями, запахом конского навоза и хозяйственного двора. Путь не показался длинным. На всём протяжении стоят деревни, одна от другой в пределах видимости: Михаленино, Заболотье, Опалихи. Небольшие, притихшие, занесённые снегом.

Вот показалась и наша. Дедовский дом в центре деревни.

Через просторные сени заходим в зимнюю избу. Оглядываюсь. Слева от входной двери – большая русская печь. Под потолком полати. В красном углу икона Николы Чудотворца в резной божнице. Широкая металлическая кровать уже поставлена для нас. Бабушка испекла пирог, дед нарезал в тарелку сотового мёда. На столе появились мясные щи из серой капусты, тушёная картошка в глиняном горшке, ржаной хлеб.

Бабушку Дарью я раньше не видел и теперь рассматривал с интересом – мне с ней жить. Среднего роста, полноватая, с крупными чертами лица, в платке, из-под которого выбивались гладкие тёмные волосы. Открытая, улыбчивая. Тихий воркующий голосок. Я находил, к собственному удовольствию, что она мне нравится.

В первую же ночь я забрался к деду с бабой на полати. После дальней дороги и щедрых угощений веки слипались.

Спа-а-ать.

* * *

Хороши полати, но всю зиму на них не пролежишь – развлечения нужны. Поиски их вывели меня на дедовских лыжах в снежные поля, от окружения которых некуда было деться. Иду не спеша, глаза невольно ищут на снежной целине какие-то отметины. Вдруг натыкаюсь на след с ярко выраженным симметричным рисунком: две ямки спереди – рядом, две позади – друг за дружкой.

Заяц! След казался таким свежим, что мне невольно хотелось его понюхать. Лыжи сами выбрали маршрут.

Оказывается, по следам можно многое прочитать про жизнь зверька. Вот здесь он сидел, скусывая заснеженную былинку; здесь возвращался точь-в-точь своим следом назад, ровно что-то потерял; вот игриво пустился в намёт; тут успокоился и перешёл на прогулочный ход. Не сразу замечаю,

что след увёл меня далеко от деревни. Сумерки сгущались. Надо поворачивать назад.

Этим вечером дома я был непривычно тих. Лёг спать, а перед глазами так и мелькали отметины заячьих следов.

Жизнь военной поры не отличалась великим разнообразием: к нам – никто, и мы – никуда. Разве что иногда тишину деревни нарушит шум проезжающей машины. Однажды вечером грузовик, у которого вместо задних колёс были гусеницы, остановился прямо у нашего дома: двое военных попросились на ночлег. За ужином взрослые обсуждали фронтовые новости.

А меня больше интересовало иное.

Я не сводил глаз с военной амуниции: полевых сумок, петлиц, звёздочек. Втягивал носом запах скрипящей кожи ремней. Конечно, всё было интересно, но кобура с наганом подействовала просто магически.

Стали укладываться спать. Военным постелили на полу. Я цепко слежу за пистолетом. Заметил, что его, как и полагается, положили в изголовье. Все уснули. Тишина в доме. Слышно только посапывание.

Наваждение какое-то… Я опомнился, когда крадучись, в темноте, подходил к спящим бойцам. Рука сама потянулась вперёд, непослушно, как чужая. Нащупал пальцами ремень портупеи, попробовал тащить.

Подалось.

И то ли спугнуло беспокойство спящего, то ли не выдержали нервы, но от затеи вытащить пистолет я отказался. Вернулся в тёплую постель к матери и потом ещё долго не мог заснуть.

Утром военные в благодарность за радушный приём оставили мне на память командирскую сумку и армейскую звёздочку на шапку.

Нужна мне их звёздочка! Что я, маленький?!

Вот так мы и жили в малой деревушке, судьбой отгороженной от общей большой беды.

Из редких, долго блуждающих треугольников полевой почты мы узнавали о положении дел на фронте. Новости поровну делились на всех жителей деревни, без утайки. При виде почтальона каждый раз возникало двоякое чувство: и ждёшь весточки, и боишься. Что именно вручит он на этот раз?

Как ни длинна нудная зима, весне быть. Для деревенской детворы эта пора в Лубянах скучная. Пока тает снег, мы, как привязанные, сидим дома, нетерпеливо сучим ногами. Всюду зажоры – скрытая под снегом вода – ловушки. Ждём, когда можно будет не зависеть от обуви. Это раньше Пасхи не бывает. Вот уж когда начинается босоногое раздолье. Какая бы погода ни была в этот день, мы пробуем ногами землю: сперва на припёках и не все, потом помаленьку и остальные подключаются.

От отца третий месяц нет вестей.