Сплоченность
Шрифт:
Они поспешили к забору, а она — к колодцу, откуда несся уже не глухой стон, а дикий вой.
Вдруг воздух прорезал пронзительный свисток. Где-то неподалеку послышался топот ног. Оглянувшись, Надя увидела, что солдаты бегут и к ней и к Поддубному с Космачом. Захлопали выстрелы.
Надя понимала, что ее ждет, но все же стала хватать тяжелые, скользкие камни и кидать их в черноту колодца. Она бросала камни, пока не заглох голос Бошкина, пока сама не упала на землю от сильного удара в спину.
14
Рауберман не успел прочитать приказ и до половины, как вдруг в комнату ворвались звуки стрельбы. Удивленный и
На столе громко зазвонил телефон. Рауберман схватил трубку, в нетерпении прижал ее к уху. Звонил дежурный по жандармерии.
— Пленный бежал! — крикнул он отчаянным голосом. — Стража недоглядела. Бошкин…
— Что?! — выпучил глаза Рауберман и, не желая больше слушать, швырнул трубку на стол. — Я ей покажу, этой страже!
Не оглядываясь на Гопке, он кинулся к двери.
Во дворе жандармерии царили шум и суета, слышалась беспорядочная перестрелка. Пули свистели в воздухе, и Рауберман вынужден был умерить свой пыл и пробираться по двору с осторожностью. Он изрядно переволновался, пока попал к себе в кабинет, в безопасное место.
Прежде всего Рауберман вызвал своего адъютанта, от него он узнал все подробности того, что сейчас произошло.
— Пленному убежать не удалось, его окружили и теперь ведут с ним бой, — закончил свое сообщение адъютант. — Сообщники его — девушка и старик — захвачены и находятся под стражей.
Не успел еще Рауберман толком во всем разобраться, как к нему начали звонить со всех концов города: стрельба на участке жандармерии вызвала большое беспокойство. Одни спрашивали, в чем дело, другие, не ограничиваясь вопросами, отдавали распоряжения. Самым неприятным был разговор с начальником гарнизона, армейским полковником. Пришлось давать подробные объяснения и выслушать строгие нотации и требования.
Злобно хлопнув дверью, Рауберман покинул кабинет и направился во двор. Надо было принять меры, чтобы немедленно окончить эту позорную возню с пленным.
На крыльце он остановился, чтоб ознакомиться с обстановкой, стал вызывать к себе подчиненных и отдавать им приказания. Сначала он считал, что его автоматчики шутя сломят сопротивление пленного, но оказалось, что это не так-то легко и просто.
Поддубный, не успев убежать, засел в укрытии и отчаянно отбивался. Позиция ему попалась довольно удобная — бомбоубежище, вырытое когда-то партизанами. Это бомбоубежище находилось поодаль от столовой, в пустынном углу двора, где стояла одинокая старая верба и вместо забора тянулась полуразрушенная проволочная ограда. Отсюда Поддубный мог видеть все вокруг себя и вести оборону. Он придерживался хитрой тактики: подпускал к себе автоматчиков совсем близко и только тогда стрелял. Чувствовалось, что у него мало патронов и он экономно, с расчетом, расходует их. Свой боевой припас он, как передавали очевидцы, пополнил за счет двух автоматчиков, которых подпустил к себе вплотную и затем застрелил в упор. Его хотели захватить живым, но это было не так-то легко. Огонь он вел метко, с мастерством снайпера. Количество жертв от его выстрелов все увеличивалось. Около тридцати жандармов под командой лейтенанта Гольца нажимали со всех сторон, но он не сдавался.
Ожидая конца этой возни, Рауберман нервничал, взволнованно расхаживал взад-вперед по крыльцу.
Он злился не только на своих подчиненных, но и на себя. Как могло случиться, что его, опытного офицера,
На дворе наступило временное затишье, и тогда Рауберман вдруг услышал, что где-то на южной окраине города, как будто в районе аэродрома, вспыхнула интенсивная перестрелка. Донеслись взрывы мин и снарядов, автоматно-пулеметная трескотня. Вслушиваясь в шум непонятного боя, Рауберман застыл на месте.
— Герр обер-лейтенант! — неожиданно вывел его из неподвижности адъютант, торопливо выбежавший на крыльцо. — Начальник гарнизона просит, чтобы вы ему позвонили.
«Просит»!.. Этот адъютант всегда умеет смягчить жесткость приказа. Рауберман знает, как просит начальник гарнизона. Еще свежи в памяти слова, сказанные полковником, когда минут десять тому назад он, Рауберман, сообщил ему о побеге Поддубного. О, и слова же это были! От них кидало в жар и в холод. Но ничего не поделаешь, приходится сдерживаться. Вот и опять придется выслушивать выговоры и ругань.
Рауберман пробежал по коридору и вошел в кабинет. Несколько секунд постоял в нерешимости у телефона, желая хоть немного успокоиться, подготовиться к разговору. Наконец, почувствовав, что все равно из этого ничего не выйдет, взял трубку. Позвонил и сразу же сморщился — на него хлынул поток жестоких ругательств.
— Почему своевременно не докладываете? Десять минут вам было дано. Когда у вас, черт бы вас побрал, окончится стрельба?
— Герр оберст, пленный упорно сопротивляется.
— Молчите! Вы мне ответите за все! Слышите, как партизаны бьют от Подкалиновки? Это все из-за вас! Не сумели развязать язык большевику, не разузнали, где находятся партизаны. Вот они и налетели теперь.
— Герр оберст…
— Молчите, черт побери! — завизжал полковник и так бросил трубку, что она щелкнула, как пистолетный выстрел.
Рауберман постоял еще у телефона, растерянно глядя в окно, затем, убедившись, что разговор окончен, положил трубку и выбежал из кабинета. Как бы там ни было, а он должен делать свое дело. Надо немедленно захватить Поддубного, затем заняться допросом девушки и старика партизанских пособников.
На крыльце его остановил Гопке. Вышедший из терпения унтерштурмфюрер встал на ступеньках, загораживая дорогу, и требовательным тоном заявил:
— Долго вы меня держать будете? Когда отправите?
— Подождите еще немного, подождите, — попросил Рауберман.
— Сколько же можно ждать? — не унимался Гопке. — Партизаны у аэродрома, мой самолет могут уничтожить, как я тогда отсюда выберусь? Прошу вас сейчас же приготовить пакет генералу.
— Не могу. Вот покончим с Поддубным, допросим девушку и старика — все окончательно выяснится, тогда и напишу ответ. А что, если захватим пленного живым или раненым, если его помощники знают о партизанах и окажутся на допросе более покладистыми, чем он? Эх, унтерштурмфюрер, не следует спешить и терять надежду, положение еще может быть исправлено.