Сплоченность

Ткачев Микола Гаврилович

Струшня ждал их, стоя возле бани. Молча пожав руку Бориса и настороженно поглядев на Надю, он первым, кряхтя, пролез в узкую и низенькую дверь. Наде показалось, что он чем-то недоволен — может быть, тем, что пришлось долго ждать, а может быть, тем, что без его разрешения Роман привел ее сюда. Но она скоро убедилась, что это не так. При свете карманного фонарика Струшня внимательно разглядел ее, пригласил сесть на положенное у стены бревно, служившее вместо лавки, затем начал просто и сердечно с нею беседовать.

— С твоим отцом я

хорошо знаком, — заключил он, когда расспросил ее обо всем, — и мне приятно знать, что его дочка такая активистка.

— Лучшая помощница Бориса, — заметил Роман, затыкая оконце бани соломенным жгутом, найденным на полу. — Она со своей комсомольской организацией здесь такие дела заворачивает!

— Так и надо, — отвечал Струшня и, бросив луч фонарика на Злобича, стоявшего посреди бани, обратился к нему: — Садись, Борис Петрович. Рассказывай, как мучаешься тут. Верно, ругал нас, что так долго не приезжали?

— Пробовал, Пилип Гордеевич, — примащиваясь рядом со Струшней, признался Борис. — И всякие мысли лезли в голову. Думал, может, вас уже и в живых нет…

— Живем и помирать не собираемся. Долго бродили по свету… То по своей воле, то гитлеровцы гоняли.

Струшня говорил тихо, немного ворчливым голосом, словно речь шла о каких-то несущественных мелочах. Он не спешил, как будто времени у него много и обстановка вполне располагала к мирной беседе. Это могло показаться странным человеку, впервые встречающемуся со Струшней, но Борису, знавшему струшневскую манеру разговора, все казалось естественным.

— Что сделано? Докладывай, — суховато попросил Пилип Гордеевич и, заметив, что Борис недоверчиво поглядывает на приоткрытые двери, успокоил его: — Там стоят наши часовые, есть кому постеречь.

— Я боялся, тут шатаются иной раз нежелательные типы, — стал оправдываться Борис и сразу же перешел к делу. — У нас создана крепкая группа. Входит в нее шестнадцать человек. Это из четырех деревень сельсовета. Теперь взялись еще за одну деревню. В каждом из сел — своя особая группа. Со мной имеют дело только начальники этих групп.

— Хорошо, — заметил Струшня и спросил: — У тебя есть покурить?

Борис замолчал и стал доставать портсигар.

— Ты продолжай… Это вы сожгли маслозавод?

— Мы. Сегодня мельницу решили взорвать. — Борис вздохнул и передал Пилипу Гордеевичу портсигар. — Еще сожгли мост за Родниками… на большаке. Там же разбили одну автомашину… Собрано пятнадцать винтовок, пять автоматов, один станковый и два ручных пулемета, два ящика гранат, много патронов…

— Где ж это вам удалось?

— Здесь, в лесу. Собрали, как только фронт откатился. Тут ведь большие бои шли.

— Славно! — воскликнул Роман, принимая от Струшни портсигар. — Оружие нам теперь нужно во как! — и он провел рукой по горлу. — Люди в отряды идут и идут.

— А как насчет политической работы? — остановил Струшня Романа и, вынув небольшой сверток, протянул его Борису. — Держи. Пятьдесят экземпляров.

Наша подпольная газета с докладом об Октябрьской годовщине.

— Вот это чудесно! Пятьдесят, да наших пошло уже десять! — воскликнул Борис, пряча сверток. — Мы тут, Пилип Гордеевич, собрали приемничек. Имеем свежую информацию, передаем надежным людям.

— Это хорошо. Сейчас, когда на фронтах такое напряженное положение, наше правдивое слово очень нужно здесь. — Струшня глубоко, с наслаждением затянулся цигаркой, спросил: — А какие же у тебя помощники?

— В нашей деревне — всё комсомольцы. Кроме Нади, — Тихон Закруткин, слесарь райпромкомбината, сын колхозного мельника, если знаете.

— Это такой курносый, рыжеватый парень? — припомнил Струшня. — Щеки у него всегда, как у красной девицы, что маков цвет. Верно?

— Да, только сейчас он уже не тот, похудел, — сказал Борис. — Когда проходил здесь фронт, хлопец целый месяц провалялся в постели, болел воспалением легких и еще чем-то. Так болел, что до сих пор не может оправиться.

— Жаль, жаль, — покачал головой Струшня. — Еще кто?

— Ольга Скакун, звеньевая по льну, она была участницей сельскохозяйственной выставки в Москве, помните?

— Как не помнить! Десятки раз приходилось встречаться.

— Еще есть у меня хороший помощник в деревне Низки — это Сергей Поддубный.

— Гидротехник? — удивился Струшня. — Как это он здесь остался?

— Руководил окопными работами и там же был ранен. Когда гитлеровцы ворвались в Калиновку, он в больнице лежал… Кто еще? В Родниках — доктор Рыгор Ковбец, тракторист Янка Вырвич…

— Слышишь, Роман? — перебил Бориса Струшня. — На ловца и зверь бежит.

— Что такое? — заинтересовался Борис.

— Доктора для отряда ищем. У тебя хотели спросить, — объяснил Струшня. — Так вот тебе и Наде сразу же поручение… Медикаменты, инструменты у него есть?

— Мало.

— Он не работает?

— У гитлеровцев?.. Ему несколько раз предлагали открыть пункт — отказывается.

— Так передайте ему — немедленно чтоб шел работать. Пускай как можно больше запасет инструментов, медикаментов, перевязочного материала. Когда приедем за ним, чтобы был он, как богатая невеста… И еще задание: подготовить для нас сведения о родниковском гарнизоне.

— Теперь мы за вас возьмемся, — вставил Корчик и протянул Борису портсигар. — Держи. Я переполовинил табак, ты не обижайся.

— Бери, бери, пожалуйста.

— Сведения надо подготовить так, — продолжал Струшня, — чтобы мы могли точно рассчитать… чтобы потом стукнуть уже наверняка. Понял, Борис?

— Понял.

— Вот такие вам на первый раз поручения, — закончил Струшня. — А теперь выкладывайте, какие у вас нужды. Чего вы от нас ждете?

— Хлопцы рвутся в лес, на простор, — начал Борис. — Да и враг нажимает, устраивает обыск за обыском. Мой дом уже три раза обшаривали. Вот и вчера тоже. Меня очень хотели видеть.