Сподвижники Чернышевского
Шрифт:
Только молодой человек лет двадцати четырех продолжал неподвижно сидеть за столом, погруженный в свои мысли.
Мысли были невеселые… Ну вот, еще один день прошел… а что сделано? Трудиться упорно, самозабвенно, работать над решением самой животрепещущей задачи России — и видеть, как огромное дело, от которого зависит вся судьба отечества, тонет в груде бумаг, в пустой говорильне, как всякая живая и новая мысль глушится… Казалось бы, всем должно быть ясно: дальше так продолжаться не может. Позорно проигранная Крымская война лишний раз беспощадно показала всему миру бессмысленность крепостничества… Необходимы решительные и быстрые перемены!..
Когда делопроизводитель главного комитета Бутков взял его на должность секретаря, как он был доволен! Оказаться на переднем крае борьбы за отмену крепостного права, непосредственно работать над осуществлением этой задачи — не об этом ли он мечтал? И вот: «постепенно… без поворотов…» А кому доверено руководить подготовкой реформ? Граф Орлов, Адлерберг, Панин, Муравьев… Да ведь они же сами крепостники, туполобые консерваторы!
— Да! Что называется, пустили козла в огород! — сказал он вслух и начал ходить по комнате.
«Но что делать? Как прошибить эту стену? Где отыскать человека, который имел бы силу и власть пресечь канцелярскую канитель и направить дело, которого так ждет Россия, в нужное русло. А что, если?»…. Молодой человек даже остановился. «Да, что, если обратиться к… самому государю?! Дерзко! Невозможно! Почему? Ведь Александр II — это не Николай I — он умен, просвещен, искренне хочет блага России — все говорят это! Наконец, он просто человек! Ясные и обоснованные доводы — он не может их не понять! Надо только, чтобы они попали лично к нему, — не завязли в канцеляриях и департаментах. А что, если я напишу ему самому и отдам лично? Как это раньше не приходило мне в голову?»…
Через час молодой человек был уже дома. Из-под пера его бежали резкие и горячие строчки. Он писал царю.
Это было в Петербурге, в сентябре 1858 года. Молодого человека, решившегося на такой поступок, звали Николай Александрович Серно-Соловьевич.
Начало его жизни было вполне обыкновенным.
Он родился 13 декабря 1834 года в Петербурге и был первенцем в семье обыкновенного чиновника, получившего дворянство за долгую и ревностную службу в сенате и в военном министерстве.
Обыкновенным было и детство — такое же, как и у всех детей в дворянских чиновничьих семьях среднего достатка. Отец был человеком незлым и порядочным, но долголетняя служба в учреждениях Петербурга сделала свое дело: он приобрел все черты чиновника ведомств августейшего жандарма. Потому и в семье своей Александр Павлович завел порядки, в которых как в капле воды отразилась николаевская Россия.
Те же деспотизм, педантизм, слепое следование установленным шаблонам, подавление человеческой личности в соединении со всеми сословными предрассудками породили и соответствующие «воспитательные средства». Розги и другие бесчеловечные наказания — все это в количестве достаточном пришлось вкусить детям Серно-Соловьевичей, а их, кроме старшего — Николая, было еще четверо: Александр, Константин, Владимир и сестра.
Мать, происходившая из дворянского рода Кирилиных, была женщиной доброй, сентиментальной, но в высшей степени безвольной и к тому же болезненной, она мало способствовала смягчению семейного деспотизма.
Но деспотизм в семье Серно-Соловьевичей
В 1847 году Николай Серно-Соловьевич окончил гимназию и поступил в лицей, в котором некогда учился Пушкин и многие его друзья — будущие декабристы. Но это был уже не тот лицей. Даже местопребывание его изменилось: в 1844 году лицей, переименованный в Александровский, перевели из поэтического Царского Села в Петербург. Изменилась и вся обстановка в лицее. Желая воспитать лицеистов верноподданными и исполнительными чиновниками, Николай I и его сановники установили в лицее, как, впрочем, и во всей империи, режим, придавший ему изрядное сходство с казармой. Полицейский надзор и арест за всякую провинность стали неизменными атрибутами лицейского быта. Преподаватели, заподозренные в сколько-нибудь либеральном образе мыслей, удалялись. Особенно усилились репрессии после ареста петрашевцев — ведь среди них тоже оказались воспитанники лицея. Но, несмотря на все репрессии, изгнать из лицея «вольный дух» так и не удалось. Образовались кружки лицеистов, объединенных тягой к знанию и извечно свойственным молодежи стремлением найти цель жизни. Изучали литературу, историю, философию, горячо спорили о вещах, достаточно крамольных с официальной точки зрения.
Активное участие в одном из таких кружков принимали Николай Серно-Соловьевич и его брат Александр, поступивший в лицей в 1851 году. Он был на четыре года моложе Николая, но не по годам развившийся ум и любознательность помогли ему быстро занять достойное место среди старших товарищей.
В 1853 году Николай Серно-Соловьевич окончил лицей с серебряной медалью и поступил на службу в государственную канцелярию. Вскоре вместе с лицейскими друзьями Черкесовым и Долгово-Сабуровым Николай снял отдельную квартиру. Началась жизнь, внешне не отличающаяся от жизни петербургского чиновного дворянства.
Но вот разразилась Крымская война, и крепостническая Россия, казавшаяся до тех пор великой и могучей, предстала перед всем миром как отсталая и позорно-бессильная.
И, подобно грому орудий на Сенатской площади, разбудившему сознание молодого Герцена, гром орудий севастопольских батарей разбудил поколение, к которому принадлежали братья Серно-Соловьевичи.
18 февраля 1855 года умер, наконец, тридцать лет тиранивший Россию коронованный жандарм — Николай I. Война была проиграна. Глухой ропот прокатился по России, и все — от забитых крепостных до людей высшего света — поняли: что-то должно измениться.
Смутно дремавшее в братьях Серно-Соловьевичах ощущение неблагополучия в общественном устройстве России превратилось в ясный вывод: крепостничество отжило свой век, Россия нуждается в немедленном и коренном обновлении.
Внешне все оставалось прежним: балы, посещение театров, танцы, иногда и карты. Но все чаще и чаще дружеские вечеринки в квартире Серно-Соловьевичей принимают характер политических диспутов. Меняется и самый круг знакомых: чуждые общественным интересам беспечные молодые денди исчезают с горизонта — с ними становится попросту скучно. На смену им приходят другие люди — те, что ищут новых путей в жизни.