Спогади. Кінець 1917 - грудень 1918

Скоропадский Павел Петрович

Винниченко, а они создать серьезно продумали закон лично не в состоянии. Я это назначение утвердил. Были, конечно, еще социал-федералисты. Это незначительная украинская партия, причем «социал» у них скорее дань времени, чтобы не казаться отсталыми. На самом же деле это была группа, напоминающая кадетов 3-го сорта с сильной украинской. окраской. Но в этой партии, почему-то желавшей играть роль при Гетманстве, я не видел значительных, действительно подходящих людей. Лучшие, как например Шелухин, были немедленно завербованы мной для работы. — С одной стороны, невыдача 100 миллионов рублей земству, с другой, назначение комиссий для выработки законов городских и земских выборов, состав и председатели которых не нравились Петлюре и украинским социалистическим партиям, затем аресты некоторых украинских мелких деятелей по провинции вызвали в кругах украинских социалистов необходимость послать ко мне депутацию,

во главе которой снова был Петлюра. Я их принял и в трехчасовой беседе выяснил их желания, из которых, к сожалению, мне сразу старо ясно, что я почти ни одного из них не мог удовлетворить. Среди этих пожеланий было много совсем второстепенных вопросов, сущности которых у меня теперь улетучилась из памяти, но помню, что главные пункты состояли в следующем:, 1 — получение 100 миллионов рублей, 2 — отмена комиссий по закону о выборах, так как во главе их стоят люди, недостаточно выражающие стремление масс, 3 — назначение срока созыва Сейма, 4 — назначение нового состава министров исключительно из украинцев, 5 — предание суду всех старост, — которые распустили Земства в своих уездах, таковых было несколько, это Верно, и о них я поговорю отдельно. Что касается первых двух пунктов, то я уже указал причины, вследствие которых я не мог согласиться с желанием депутации. Затем, указание срока созыва парламента в то время для меня было совершенно невозможно, это значило — вернуть страну в состояние революции. Не имея налаженного правительственного аппарата, не дав оправиться ни одной здоровой демократической партии, парламент в тот момент представлял бы нечто несуразное.

Мне было ясно, для чего выдвигались эти вопросы. Я не мог согласиться и с переменой только что налаживающегося кабинета и считал с их стороны просто неподходящим об этом говорить. Когда я звал украинцев, они не хотели идти и думали, вероятно, поставить меня этим в безвыходное положение, а когда дело наладилось, появились заявления о желании работать. Что же касается роспуска земских учреждений, я с ними в душе соглашался, что то, что произошло, далеко не удачно и не вызывалось такой уж настойчивостью. Как произошло это, я теперь уже во всех подробностях не помню. Кажется, в Екатеринославе, затем в Глухове и еще в 2–3 уездах Киевской губернии.

Старосты, не видя никакой возможности работать со старыми земствами, составленными из элементов, выбранных во время революции, распустили земские собрания, назначив временно для ведения дел лиц из числа членов управы или восстановляя старые дореволюционные составы земств, добавляя туда еще представителейлот всех классов народонаселения, которые или не участвовали вовсе в земском деле, или же принимали участие в очень ограниченном числе. Конечно, это было превышение прав и требовало расследования.

Впоследствии был проведен временный закон, что в известных случаях губернский староста имел право распустить земство с разрешения министра внутренних дел. Но случайно которых говорил Петлюра, произошли до издания этого закона.

Правительство в то время работало между двух огней. С одной стороны, все эти земские деятели, являющиеся всегда под видом затравленных овечек, на самом же деле устраивали, где могли, отчаянный саботаж; с другой стороны, ненадежный аппарат правительства на местах представлял возможность неподходящим элементам, из числа местных органов, превышать свою власть и сваливать затем все на голову центрального правительства. Лизогуб мне обещал выяснить в скорейшем времени все эти факты. Поднятые Петлюрой вопросы пока пришлось отклонить. Я видел, что уходя, Петлюра был очень расстроен. Мне впоследствии кто-то из моих приближенных говорил, — что именно в этот день Петлюра решил перейти в оппозицию, а если возможно, то работать для свержения правительства. Возможно, что так, — я этим вопросом не занимался. Думаю, что для Петлюры был другой выход, несравненно более подходящий, — помочь работе правительства. После этого свидания он ко мне. больше не приходил.

Мне хочется подробнее остановиться на одном учреждении, которое для всех правительств являлось камнем преткновения. Такой гений, как Наполеон, на нем провалился в конце концов. В первые же дни Гетманства ко мне пришел Гижицкий, который хотя и был только державным секретарем, но все же не мог войти в свою новую роль и постоянно вмешивался в то, что его, собственно говоря, не касалось: «Нам, пан Гетман, необходимо иметь свою разведку, мы ничего не знаем. Нужно, чтобы Вы были постоянно осведомлены, о том, что происходит внутри страны, получая сведения не только из министерства внутренних дел, но и от собственного органа. Кроме того, масса людей, которые не сочувствуют перевороту, могут произвести покушение; наконец, может быть подготовлен переворот, а мы об этом и ничего знать

не будем до последней минуты».

При первом же свидании с Лизогубом, я с ним переговорил по этому поводу. Решено было, что вся агентурная часть будет сосредотачиваться в министерстве внутренних дел, но что при штабе Гетмана будет вестись особая агентура в так называемом «особом отделе штаба Гетмана», на обязанности которого будет следить за всеми лицами и партиями, готовящими покушение на меня и, вообще, стремящимися к перевороту. Для того, чтобы не было разногласиями ссор между этими двумя учреждениями, было решено, что все сведения, получаемые в особом отделе, будут также передаваться Лизогубу после доклада в министерстве внутренних дел, но при этом я сказал Лизогубу: «Федор Андреевич, этот отдел мне не нужен. Я Вам доверяю, и, Вы великолепно можете справиться с делрм в Вашем департаменте Державной Варты, нот я настаиваю на создании особого отдела потому; что времена изменчивы. Вы, может быть, впоследствии, не будете министром внутренних дел, и я решительно не хочу быть осведомленным исключительно одним лишь человеком. Может статься, ввиду политических соображений, и прийдется иметь министром внутренних дел лицо, которому я не буду доверять так, как Вам. Поэтому эту связь между особым отделом и Вами я учреждаю лишь временно и удерживаю за собой право прервать ее, когда буду иметь лицо, заменяющее Вас». Так и было решено. Следовательно, департамент полиции, так называемый департамент Державной Варты во главе с бывшим товарищем прокурора Виленского окружного суда; Аккермаиом (в очень недолгий срок эта должность была замещена Шкляревским, но потом, ввиду каких-то недоразумений, теперь не помню, он был назначен на Должность чиновником; особых поручений при министерстве внутренних дел, а на его место Аккерман). Начальником же особого отдела был также бывший товарищ прокурора — Бусло. Оба это были честные люди, но полиция тем не менее далеко не была на высоте. Я думаю, что при тогдашних условиях было почти невозможно ориентироваться в той сложной политической обстановке, которая тогда существовала; уже одно присутствие немцев очень осложняло работу. Нужно было, по крайней мере, я так сам делал и требовал того от других, стараться тонко разбираться, где действительно дело принимало опасный оборот для правительства и для меня, а где это было просто, как у нас всегда полагалось по отношению к власти, — фрондирование, пустая оппозиция, дальше разглагольствований не идущая.

Если взять картину, которая тогда рисовалась полиции, то получится следующее: с одной стороны — большевизм русский, пустивший большие разветвления по всей Украине, главным образом, с легкой руки Раковского^{219}, председательствующего мирной комиссии для установления соглашения с большевиками по всем спорным вопросам. Конечно, в теснейшей связи с северными большевиками были наши украинские^{220}. Затем уже шли русские социал-революционеры и социал-демократы и их украинские сотоварищи.

Различие программ не мешало тому, что во многих отношениях актика действий этих партий, особенно я указываю на социал-революционеров, нисколько не отличались от действий большевиков. Затем ш свет выступают великорусские партии, особенно беспокойным был союз русского народа. Слабый по численности и по своему влиянию, он брал своим нахальством. Кадетская партия играла в Киеве незначительную роль, но набежавшие со всех сторон из России различные деятели этой партии сразу приподняли ее дух. Конечно, они не пропагандировали вооруженного бунта, но своей разлагающей проповедью и постоянной критикой, не будучи при этом осведомленными в достаточной степени и не желая осведомляться, поддерживали противоправительственные элементы…

Затем, играли немалую роль как великороссы-националисты, так и азличные политические польские парши. Первые были против лозунга «Украина», вторые вели свою собственную линию. Также играла больную роль ненависть к немцам, а попутно и к нам. Войдя в сношение с эмиссарами Entente-ы, которым было крайне желательно, чтобы в то ремя на Украине были беспорядки настолько большие, чтобы немцы не толучили никакого продовольствия из этой страны, агенты Entente-ы тоже стремились восстановить народ.»

Затем существовала агитация против меня, Скоропадского. Эта пропаганда, источником которой были униаты и Венский двор, выставляла кандидатуру в гетманы эрцгерцога Вильгельма^{221}, молодого человека, основателыю подготовляющегося к сей роли, так как он изучил украинский язык, ходил в украинской рубашке и своим поведением — привлекал на свою сторону украинцев шовинистического оттенка.

Старая Центральная Рада, разбредшаяся по всей стране, вела усиленную агитацию против Гетманства.