Спокойствие не восстановлено
Шрифт:
Николай Иванович тотчас заметил, что его младшего друга распирает от радости и желания ею поделиться. Занятый своими делами, в которые на сей раз не хотел посвящать Гошку, он сознательно поощрял Гошкино знакомство и дружбу с Гударевыми, вполне основательно полагая, что тому пойдет на пользу общение с интеллигентными и хорошими людьми.
– Как поживают твои дамы?
Гошка, захлебываясь от волнения и смущаясь, передал сегодняшний разговор.
– Как вы думаете, может такая девушка, как Соня… – Гошка смешался, не зная, как сказать дальше.
– Ты хочешь знать мое мнение, может ли Соня полюбить тебя? А почему бы
– Правда?
– Ну, разумеется. Кстати, не будет беды, если ты пригласишь Соню с ее матерью в театр. Не думается, чтобы они часто могли позволить себе такое удовольствие. Вот тебе деньги. Сходите для начала в Большой, там поют итальянцы, послушайте.
Гошка заколебался, принимая деньги.
– Не волнуйся. Очень скоро нам предстоит работа, и твоя доля в ней будет весьма существенной.
Гошкино предложение вызвало у Гударевых удивление и откровенную благодарность. Два раза сходили на итальянцев вчетвером: Вера Андреевна, ее родственник и Соня с Гошкой. Вера Андреевна не разрешила заплатить за билеты, и Гошка терзался, что ввел в разорение хозяек. А потом… Потом Гошка и Соня были отпущены одни в Малый театр на дешевые, занимаемые обычно студентами и иными малоимущими поклонниками Мельпомены места, а затем и в Большой.
В театрах Гошка прежде никогда не бывал. И его потрясла роскошь Большого и проникновенная игра актеров Малого. Но более всего ему нравились прогулки с Соней, которые теперь совершались всякий раз в театральные дни. Гошка брал Соню под руку – это предложила она сама, Гошка на такую смелость не отважился бы, – и они сливались с вечерней нарядной толпой. О чем только они не говорили! Однажды, уже после рождества, речь зашла о пережитом Яковлевыми после внезапной их высылки из Москвы. И тогда Гошка рассказал если не все, то почти все, что произошло с ним и его родными за минувшие два года. Соня слушала с неослабным вниманием, изредка, когда речь шла уж об очень тяжелом, невольно прижимала его руку к себе.
– А этот тип, Матька? Все случилось при тебе? – Соня впервые обратилась на «ты».
– Да, я был в тот вечер, когда его застрелили. Я и разоблачил его.
– Господи, какие ужасы тебе пришлось пережить!
Гошка благодарно сжал ее руку:
– Он получил лишь то, что заслужил. На его совести – не одна загубленная душа. У этого Матьки-Смычка поразительно сочеталась служба Третьему отделению с обыкновенной уголовщиной.
– У нас, в Москве, в октябре полиция и жандармы устроили чудовищное избиение студентов. Все происходило буквально рядом с нами, на Тверской. Моему двоюродному брату – горькая ирония судьбы: он на юридическом – отбили легкие, до сих пор кашляет кровью. Его товарищу размозжили голову о мостовую. Десятки изувеченных, сотни арестованных… Это был какой-то ужас!
Гошка от Николая Ивановича знал о волнениях в Петербургском и Московском университетах в ответ на введение нового, более жестокого университетского устава.
– Я верю, полицейскому произволу рано или поздно придет конец, – убежденно сказал Гошка. – Есть люди,
Соня уловила это.
– Прости, а что представляет из себя твой – не знаю, как назвать, – хозяин или старший друг?
– Николай Иванович? – Гошка заколебался. – Позволь ответить на твой вопрос не сейчас, позже. Одно могу сказать – это отличнейший и честнейший человек. Мне невероятно повезло, что я встретил его на своем жизненном пути. Ему я обязан всем, в том числе и тем, что нахожусь сейчас рядом с тобой.
В тот же вечер Гошка выложил все как на духу Николаю Ивановичу:
– И я не знал, что сказать. Понимаете, у меня язык не поворачивается врать Соне.
– Думаю, в этом нет необходимости. Сколько я понимаю, ты хочешь связать свою жизнь с нами, с нашим делом и борьбой, не так ли?
– Я твердо решил.
– А Соня, похоже, становится близким тебе человеком?
– Самым близким.
– В таком разе твоя прямая обязанность, если ты уверен в ней, рассказать все начистоту. Естественно, без деталей и подробностей. Дорога наша, ох, тернистая, и всякий, кто намерен в той или иной форме связать свою судьбу с нашим братом, должен идти на это с открытыми глазами и, трижды подумав и взвесив, на что он идет. Кстати, почитай, что пишут умные люди.
Гошка взял хорошо знакомые, тонкие листки «Колокола», датированные 1 ноября 1861 года.
«Исполин просыпается» – возвещал заголовок статьи на первой странице. Речь шла о студенческих делах: по новому уставу многие учащиеся из бедных семей вынуждены были навсегда оставить университет. «…Куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку?.. Сказать вам, куда? – вопрошал автор и тут же отвечал: – В народ! К народу!»
– Насколько мне известно, – заметил Николай Иванович, – многие студенты, а точнее, бывшие студенты, горячо откликнулись на этот призыв и отправились по деревням: сеять, как говорится, разумное, доброе, вечное. Ну, а мы пойдем туда же своим путем, как хаживал я прежде.
– И скоро? – против воли упавшим голосом спросил Гошка.
– Ровно через неделю. В будущую среду. Или передумал?
– Николай Иванович! – воскликнул с укоризной Гошка.
– Хорошо, хорошо… Но именно поэтому у меня нет семьи. Уходить, не зная, вернешься ли, куда легче, когда уверен, что тебя никто не ждет.
Соня выслушала Гошку с окаменелым лицом.
– Что ж, значит, так тому и быть. Стало быть, на роду написано…
И попыталась улыбнуться сквозь набежавшие слезы, первые, какие видел у нее Гошка.
Глава 18
СПОКОЙСТВИЕ НЕ ВОССТАНОВЛЕНО
С незапамятных времен странствовали по Руси коробейники, они же офени, ходебщики или картинщики. Сами себя называли масыками, что на их языке обозначало примерно «свойские», «нашенские». И еще – обезтильниками, то есть – плутами. Рекрутировались более всего из крестьян Владимирской и отчасти Тульской и Московской губерний. Иные имели лошадей и даже держали своих приказчиков. Большинство – с лубяным коробом на тележке или санках, а то и того проще – за спиной, в коем всякая потребная деревне мелочь: ленты, иголки, булавки, нитки, бусы, фабричной ткани кусок-другой. И обязательно лубочные копеечные книжки и картинки. Разбредались офени по всему необъятному государству Российскому. И повсюду их ждали с нетерпением, ибо приносили вещи, необходимые и занятные.